Непримиримость. Повесть об Иосифе Варейкисе

…Небо низкое, угрюмое, мчатся наперегонки тучи, сизые, как перья дикого голубя вяхиря… рябь то и дело проносится по лужам, почти сплошь покрывшим дорогу… и на дороге, трепетно отражаясь в колеблемой ветром воде, стоит подбитый броневик, недвижимый… он прикатил из Петрограда к Пулковским высотам, чтобы защитить революцию, но бой есть бой — и его подбили, и он стоят без движения — цвета жухлой травы, на мокрой бурой дороге… люки задраены… живы ли там, внутри?.. Никаких признаков жизни… и полусотня казаков Краснова в полевой форме, похожих на обычных солдат, а не на ярко-нарядных станичников, начинает окружать безмолвную боевую машину… враги подкрадываются со всех сторон, приближаются, намереваясь захватить, впрячь коней, увезти в свое расположение, и вдруг поворачивается молчаливая башня, оживает в ней пулемет и начинает дышать громко, часто-часто, выдыхая огонь и гибель недругам…

Вот этот бы момент запечатлеть! Иосиф не только будто глазами видит, он пальцами ощущает тонкую кисть, кладущую краску вдоль намеченной углем линии — черной линии поверх белой грунтовки. Но в пальцах не теплое дерево кисти — холодная металлическая заготовка. Привычные пальцы закрепляют ее в шпинделе станка, прилаживают резец, еще движение — шпиндель вертится и вертит заготовку, и тянется из-под резца витая красавица-стружка… И это мог бы он изобразить — так подобрать краски, чтобы заиграл своим блеском металл. А сумел бы так написать, чтобы увиделось стремительное вращение? Может, сумел бы…

Нет, Иосиф Варейкис, не кисть суждено тебе держать — древко знамени!

17. В ШТАБЕ И «В НАТУРЕ»

Муравьеву не терпелось. Упредить удар противника, не ждать у моря погоды! Двинуться по шоссе, за Большим Пулковом развернуться и — вперед!

— Успех неминуем, — убеждал он остальных, сняв фуражку и нервно почесывая начавшую седеть голову. — Надо только захватить казачьи батареи прежде, чем их установят на позиции. Быстрота и натиск! Так ведь учил Суворов? Ваше мнение, полковник?

Темные глаза главкома лихорадочно горели, блеклые от недосыпания щеки зарумянились. На него глядели с интересом и ожиданием находившиеся тут же прикомандированные к штабу солдаты и матросы.

— Мое мнение, — отозвался невозмутимый Вальден, поглядывая то на командующего, то на карту, то на аккуратно разложенные поверх нее записочки донесений, — не торопиться. Наша позиция для кавалерии неуязвима. Значит, придется им спешиться. Но спешенный казак все равно не пехотинец, в душе он остается кавалеристом. А посему предлагаю первым делом обстрелять коноводов, этого казаки не выдержат, коней пожалеют. Если же мы оставим позицию и выйдем на шоссе, там они смогут атаковать нас в конном строю. Зачем же предоставлять им такую возможность? Не говорю о том, что еще не вся наша артиллерия подтянулась…

Михаил Артемьевич с трудом выслушивал столь занудные рассуждения. Он то вскакивал со стула, то снова садился. А Валъден неумолимо гнул свое:

— Здесь мы скрыты, нашу численность можно определить, лишь подойдя на выстрел. Зачем же раскрываться прежде времени? Тем паче что численности противника мы тоже толком не знаем. А если у них дивизия в резерве? Долго ли обскакать на конях наши фланги?

— Волков бояться — в лес не ходить. — Муравьев заходил по комнате, стуча каблуками сапог и звеня шпорами. — Войска ждут моего приказа, полковник!

— Я всего-навсего начальник штаба, — сдержанно ответил Вальден. — Моя обязанность — суммировать все данные и высказать свое мнение. Мое дело — оформить вид приказ. А решать и приказывать — вам, вы командующий.

«К чертям! — подумал командующий. — Продиктую приказ о генеральной наступлении». Но все же овладел собой и заставил себя говорить примирительным тоном:

— Все это я знаю, полковник Вальден. Но согласитесь, бывают же моменты, когда выгоднее всего суворовские быстрота и натиск…

— Суворов говорил еще и о глазомере, — напомнил Вальден.

— А вот это уж по вашей части, полковник. Семь раз отмерить — ваша задача. Моя задача — один раз отрезать.

Начальник штаба теперь непроницаемо молчал, и в его молчании не чувствовалось какою-либо согласия.

— Ну ладно! — Михаил Артемьевич вздохнул шумно. — Нашла коса на камень. Давайте спросим у других. Как видите, я не против демократии… Ваше мнение, товарища?

— Да поскорей бы наступать, товарищ командующий! — откликнулся один из солдат. — Пора кончать всю эту волынку.

— Точно, браток! — поддержал его матрос. — Корабли нас заждались, да и мы по ним соскучились, У нас тут в бушлатиках, извиняюсь, ж… мерзнут. Так поскорей всадим штык в ж… Керенскому и — амба!

Против этих двоих высказались трое, им соображения начштаба представлялись резонными.

— А вы что скажете, Константин Степанович? — обратился главком к комиссару, который знай себе помалкивал.

Еремеев неторопливо вынул изо рта трубку и негромко, будиично произнес:

— Что скажу? Скажу, что мнение полковника Вальдена достаточно обоснованно.