Непримиримость. Повесть об Иосифе Варейкисе

Ссориться одновременно и с начальником штаба и с комиссаром было бы, мягко говоря, неразумно, И Муравьев невероятным усилием воли принудил себя продолжать разговор по возможности веселым голосом, как бы о облегчением:

— Вот и отлично! Пишите приказ, полковник…

Не успели разослать приказ, как с правого фланга донеслись звуки нарастающей перестрелки. Все ближе, ближе… Неужто началось?

Муравьев весь подтянулся, насторожился, прислушиваясь. Как боевой конь при звуке трубы, решительно направился к дверям, бросив на ходу:

— Где шофер? Заводи свой драндулет! Поехали со мной, комиссар. Поглядим в натуре.

И, усевшись, как всегда, рядом с шофером, скомандовал:

— Гони на Кузьмино! Чтобы в ушах свистело, мать его в душу!

Еремеев только трубочкой попыхивал, слушая разудалого главкома.

На пригорке они вышли из автомобиля. Пули здесь посвистывали редко и видно было далеко. Вон подтягиваются резервы, вкатываясь в окопы. На правом фланге матросы палят без передышки.

— Взгляните-ка, Константин Степанович. — Муравьев передал комиссару свой бинокль. — Что видите?

— Вижу цепь спешенных казаков за деревьями… Еще одна цепь перебежками подтягивается… А вот и всадники в стороне, тоже за деревьями. Посмотрите сами.

— Ну-ка, ну-ка. — Муравьев снова приник к биноклю. — Ага, вижу! Это… это не коноводы. Это, пожалуй, начальство. Наверняка начальство! Ну, сейчас мы их пуганем…

Он обернулся к расположившемуся поблизости резервному взводу:

— Командира ко мне!

Подбежал взводный, козырнул. Главком указал ему на всадников за деревьями, их и без бинокля было видно, отдал приказание. Молодой офицер, истомившийся ожиданием, обрадовался возможности отличиться и заорал самозабвенно:

— Взво-од! Первая шеренга с колена-а… вторая шеренга стоя-а! Прице-ел!.. Залпами-и!.. То-овсь!.. Пли!!

Взвод грянул дружно, как на учении.

— Залпами их, залпами! — Муравьев не отрывал от далеких деревьев горящего взора. — Возьмите бинокль, комиссар, я и так вижу… Ага, не нравится! Ага, лататы!..

Еремееву видно было в бинокль, как врассыпную удирали всадники.

И вдруг над тылом правого фланга возникло белое облачко шрапнели — как нарисованное, через секунду донесся звук выстрела.

— Ну, сволоча! — главком досадливо оскалился. — Теперь будут жарить, на испуг брать.

— То мы их пугаем, — усмехнулся Еремеев, — то они нас.

— Где же, черт побери, ваши батареи завязли? А это что еще там?! Никак, сдрейфили?

Шрапнель подействовала на красногвардейцев. Иные, покинув залегшие цепи, отбегали — поодиночке и группами — к задам деревни, прятались за сараями.

— Необстрелянные, — вздохнул Еремеев и молча направился к сараям. Михаил Артемьевич не слышал, что он там говорил своим разлюбезным братьям по классу, только увидел, как побежали обратно к покинутым цепям фигурки в перепоясанных цивильных пальтишках. «А что? — подумал он. — Из них еще отличных солдат воспитать можно. Уж если нашу деревню серую, забитую обучили воевать, то этих, городских, бойких…»

Тут главком увидел, что противник выкатил две батареи к самому склону. Ну, наглецы! Одна из батарей тотчас шарахнула по приближавшейся роте прямой нлводкой — солдаты повернули вспять, побежали. Одни лишь пулеметчики не растерялись, залегли и открыли ответный огонь.

— А вот это уже по вашей части, Михаил Артемьевич, — ехидно заметил возвратившийся перед тем Еремеев и повел своей трубкой в сторону драпавших солдат.

Муравьев побагровел. Выдернув из кобуры наган, он помчался наперерез бегущим. Полы шинели развевались, главком скакал по бездорожью, как борзая, длинными энергичными бросками. Сейчас ему удобнее было бы в кожаной куртке, но только позавчера сменил ее на более теплую и более привычную шинель.

— Ротного ко мне! — орал он, размахивая револьвером. — Господа офицеры, мать вошу растуды и разэгак!!!

Офицеры, отбегавшие вслед за солдатами, смутились и спешно начали кое-как собирать рассыпавшуюся роту, с грехом пополам выстраивать. Перед главкомом, держа у козырька дрожащие пальцы, вытянулся ротный в чине штабс-капитана, в новеньком обмундировании, с побелевшим холеным лицом.

— И это… это русские офицеры?! — Муравьев задыхался от бега и ярости. — Под трибунал!.. Расстреляю перед фронтом, так вас и равзтак!! Разжалую всех к такой-то матери и назначу унтеров… Ко всем чертям на рога, к дьяволу!

Рота, собранная наконец и выстроенная, не шевелилась и молчала. Муравьев перевел дыхание, спрятал наган в кобуру, бешено взглянул на солдат — на одного, другого, третьего… И снова — к офицерам, уже несколько потише, но так, чтобы слышно было всем:

— С такими великолепными солдатами, с такими орлами и не сумели расстрелять батарею? — Тут он сорвался и снова перешел в крик. — Ну, что вы стоите столбом, штабс-капитан? Там бой идет, а он здесь торчит, как болван тьмутараканский!.. Приказываю, ведите роту! Колонной, так и растак! На сближение!.. Пальба повзводно, залпами!.. Чтобы этих батарей здесь и духу не было! Исполняйте! Ма-арш!!!