Непримиримые 2

— Игнат, — голос мамы выдает, как ей трудно дается разговор, — не поступай, как отец. Разрушишь не только свою жизнь…

— Это мое дело! — пытаюсь достучаться до материнского инстинкта «благоразумно промолчать, когда не просят совета».

— Нет! — никогда не слышал суровости от матери, но сейчас она несгибаемо тверда. — Если помимо тебя в отношения втянуты другие — это уже не только твое дело. Надеюсь, каждый участник твоих грязных игр ознакомлен с условиями и предупрежден о возможных…

— Мам, — обрываю сухо, — моя личная жизнь богата на события и лица, и каждому, кому посчитал необходимым сообщить, заранее известно, что я за человек и что меня интересует.

— Если в тебе остается хоть что-то человеческое, ты отступишься от Иры!

— О как, а что ж ты раньше не волновалась за девичью честь соседки?

— Раньше я видела твою игру и не верила ни единому слову… Точнее, верила в то, что порядочность переборет глупое упрямство досадить всем и каждому. А совсем недавно увидела то, что меня напугало. Между вами действительно что-то есть.

— Я тебя предупреждал! — роняю скупо, отставляя чашку на поддон для сушки.

— Предупреждал, но ведь держал себя в руках. Иришка не виновата в наших проблемах и твоих заскоках!

— А ты на досуге подумай, — выключаю воду и, утерев руки о полотенце, уставляюсь на мать, — кто виноват! В играх, в злости, в ссорах. Черт, даже в смерти отца, если правильно расставить по местам жизнь…

— Ты не должен так говорить, — бледнеет матушка.

— Ты ему изменила. Изменила с соседом! Прогнала! Ты про меня стала забывать только потому, что увлеклась семьей любовника. Его дочь… Я даже ее из-за тебя ненавидел. Глупо конечно, но я на ней вымещал свою злость на случившееся. Я тебя боготворил, но совсем недавно… прозрел. Мне больно от этого. Я пока не могу смириться, но я… сделаю это. Расставлю правильно приоритеты. С душой консенсус найду и смогу простить и тебя, и мужика твоего…

— То, что ты говоришь, ужасно, — опускает мама глаза, заламывая руки. — Ты никогда не был злым.

— Всегда. Просто выход находил на стороне и не тащил в дом грязь, которую ощущал. Я устал… бегать, искать выход. Ты права, я уже взрослый. Ты свободная и имеешь право на счастье, даже если оно с этим, — криво киваю в никуда.

— Он не такой подлый, как ты думаешь. Если бы ты не был так упрям и своеволен, ты бы выслушал его!

— А, он тебе наплел с три короба, и ты растеклась?

— Да, поверила! — горячится мать. — Потому что его доводы имеют место быть. Пусть не так логичны, как твои обвинения, но в том-то и соль. Что логичность бывает нарушена. Это нормально. Это жизнь. Зато твоя концепция правильного и морального хоть и идеальна, но на деле — лишь мишура, которую невозможно воплотить в жизнь в том самом совершенстве!

— Я не за совершенство, а за честность. Аморальностью и сам страдаю, потому другим мораль не вешаю, что с успехом делает твой любовник. Он дочери жизни не дает! Монашку из нее делает. Лабораторную крысу, что должна сдохнуть, зачахнув над пробирками!

— Это не так, — куксится мама, но во взгляде вижу растерянность, смущение. — Ты немного не понимаешь его опасений, вѝдения жизни и увлечений дочери.

— Да ты что? То есть ему можно ошибаться, а нам нельзя? Его доводы и поступки верны, а наши нет? А об Ирке подумали? Хоть на миг? Что ей тоже жить надо? Она молода, красива, полна энергии. Если не давать выхода ее силе, Ирка сгорит… И что, если ее жизнь — я?

Мать обескураженно открывает-закрывает рот, а меня зло берет, да такое, что створкой кухонного шкафа хлопаю, когда последняя чашка оказывается на полке.

— Так что лучше угомони своего любовника и не мешай мне жить так, как хочу.

— Я и не мешаю, — сглатывает мама. — Если ты не заметил. Никто не мешает, даже несмотря на то, что ты творишь. И нам всем больно, милый, жаль, что по своему эгоизму ты не замечаешь очевидного.

— Мгм, — соглашаюсь устало, — прозрею, не сомневайся. Рано или поздно, но это будет лишь мое прозрение!

— Да, и… я прошу тебя съехать. Теперь уже не просто прошу — настаиваю. Если нет квартиры, куда можешь устроиться, я возьму кредит, и мы ее для тебя снимем. Твои игры перешли черту…

— Ты меня выгоняешь? Своего сына?

— В данный момент я на тебя смотрю, как на человека, чья низость убивает.

— А если откажусь?

— Тогда, — мнется матушка, изучая свои пальцы. — Прошу одуматься. Не допусти бессмысленных жертв и слез… — умолкает на миг, — Иры. Она очень хорошая девочка! — мать тихо ступает к выходу и, так и не обернувшись, добавляет: — У нее грандиозное будущее, если не сломать настоящего. Твой эгоизм… — трясет головой, не находя слов. — Отпусти ее… — последнее почти мерещится. Звук обрывается, будто мама боится спугнуть мысль.

Зло срываю полотенце, висящее на крючке возле мойки. Яростно сжимаю и швыряю вслед покинувшей кухню родительнице.

Как же — отпустить! Ага, что еще сделать?!

Ирка — единственная, из-за кого хочется домой возвращаться! Жить, творить…

Эгоист… Эгоист?!

Я?

Да, бл***, эгоист и рад этому!

В комнату почти врываюсь, уже предвкушая бурный секс.