Непримкнувший. Воспоминания

Грудь мою распирало от счастья. Я – член Центрального Комитета великой партии коммунистов. Той партии, которая впитала в себя всю мудрость народной жизни, тысячелетний опыт борьбы за свободу и счастье людей на земле, все мучительные поиски путей к гармоничному обществу будущего – от раннего христианства, от Томаса Мора и Кампанеллы, Сен-Симона и Фурье, Герцена и Чернышевского до Маркса и Ленина. Той партии, которая, подняв простреленное пулями знамя парижских коммунаров, первая бросила дерзновенный вызов всему старому миру и в священном огне пролетарской революции заложила краеугольные камни нового строя. Теперь эта партия стоит во главе великой державы и является общепризнанным наставником всемирного коммунистического и освободительного движения.

В ее рядах – почти семь миллионов. А весь ЦК – 125 человек. ЦК – это мозг, душа и сердце партии. Это – ареопаг страны, ее важнейший жизнедеятельный центр. И вот я – внук крепостного крестьянина Михайлы Шепилова, сын кадрового рабочего-токаря Трофима Шепилова, я – русский интеллигент Дмитрий Шепилов – член этого верховного штаба государства и партии.

Из семи миллионов удостоены избрания всего сто двадцать пять. И среди них – я, рядовой советский ученый, рядовой партийный пропагандист. Я вошел в то руководящее ядро партии и страны, в котором были такие вожди и трибуны революции, как Ленин, Свердлов, Фрунзе, Луначарский, Куйбышев, Дзержинский, Чичерин, Калинин, Киров…

Как я оправдаю это высочайшее доверие? Как отплачу моей партии и моему народу за эту честь и возложенные на меня надежды? Я готов это сделать любой ценой. Я готов отдать во имя счастья моей партии, моего народа все свои силы, все знания, всю кровь до последней капли, и если понадобится – саму жизнь.

На балкон вышли П. Юдин и К. Островитянов. Взбудоражены мы были до предела. Знали, что не уснем. Решили на радостях махнуть в Москву. Мчались по старому Ярославскому шоссе на полной скорости. Москва уже засыпала. Огни были притушены. Поехали ко мне домой, на Калужскую. Сколько вопросов перебрали мы до рассвета, сколько мировых проблем разрешили на словах! Выпили за партию, за Сталина, за народ, за науку, за армию.

16 октября состоялся первый пленум вновь избранного ЦК. Мы собрались (что стало уже давнишней традицией) в Свердловском зале Кремля. В точно назначенное время на помост из внутренних комнат вышли члены Политбюро прежнего состава. Впереди шел Сталин. При его появлении часть членов ЦК (видимо, новичков) встала и начала аплодировать. Сталин сразу замахал рукой и произнес что-то вроде «Здесь этого никогда не делайте».

Оказывается, Сталин и его соратники воспринимали как должное все культовые церемонии (вставание всех, овации, лозунги и пр.) на любых торжествах и собраниях. Но на пленумах ЦК и Политбюро это не практиковалось. Возможно, что здесь каким-то образом сохранилась еще традиция Ленина, который был лютым противником обожествления его лично и других высоких персон, и Сталин считал необходимым поддерживать данную традицию в этом, единичном случае. Вскоре Хрущев опрокинул и ее.

Основным вопросом пленума было формирование исполнительных органов ЦК – Президиума и Секретариата, а также утверждение председателя Комиссии партийного контроля.

Как я уже упоминал, при формировании руководящих органов Сталин делал себе отвод:

– Зачем нужно избирать меня секретарем? Мне тяжело: и Совнарком, и секретарь… Годы… Какой это секретарь, у которого сил не хватает отчетный доклад сделать?

Выступил Г. Маленков и сказал очень кратко:

– Я думаю, что нет необходимости доказывать, что так нужно. Иначе не может быть. Всем это понятно.

Сталин безнадежно махнул рукой – делайте, мол, что хотите. Но все до единого человека в зале понимали, что действительно иначе не может быть и что сам Сталин и мысли не допускает, что секретарем, то есть руководителем Политбюро (Президиума), будет кто-то другой. Однако наименование Генеральный секретарь было упразднено. Его вскоре потребовал восстановить для себя Хрущев («Первый секретарь»), а с XXIII съезда партии оно возродилось вновь.

Но дальнейший ход обсуждения вопроса о формировании руководства был совершенно неожиданным и произвел тягостное впечатление, на меня во всяком случае.

Все, что происходило в высшем руководстве партии, было окутано глубокой тайной. Об этом боялись что-либо спрашивать или говорить. При разветвленной системе слежки, доносов, подслушивания это могло стоить головы.

Просочилось сверху об аресте жены В.М. Молотова П.С. Жемчужиной, долго возглавлявшей парфюмерную промышленность. За что? – неизвестно. Но считалось, что на самого Молотова это не бросает тень. То же говорили прежде в связи с арестами жен М.И. Калинина и О.В. Куусинена.

Но все знали также безграничную преданность В. Молотова партии, любому порученному делу, лично Сталину.

Все помнили также, как высоко ценил Сталин Молотова, его, например, тост в день празднования Победы: «За нашего Вячеслава!» – что, при чуждости Сталину всякой сентиментальности, было сверхнежно.