Сталин выступал публично очень редко: в отдельные полосы один раз в несколько лет. Поэтому попасть на его выступление, послушать и увидеть живого Сталина считалось величайшей редкостью и счастьем. Сталин понимал значение не только каждого слова, но каждого оттенка, который может произвести любое слово. И он тщательно готовился к каждому выступлению и всесторонне взвешивал эффект каждого слова. Поэтому любой человек, попавший на выступление Сталина, старался не проронить ни слова.
Вместе с тем на протяжении трех десятилетий вся печать, радио, кино, все средства устной пропаганды и искусства внушали мысль, что каждое слово Сталина – это высшее откровение, это абсолютная марксистская истина, кладезь мудрости, познание нынешнего, прорицание будущего.
Вот почему зал всегда находился под гипнозом всех этих сил и слушал Сталина завороженно. Бесцветная форма и эмоциональная холодность его речей растворялись под палящими лучами этих гипнотических сил.
Сталин поблагодарил все братские партии и группы, представители которых почтили съезд своим присутствием или послали съезду приветственные обращения.
А дальше, собственно, Сталин высказал одну мысль.
Буржуазия стала реакционной. От ее былого либерализма не осталось и следа. Нет больше так называемой «свободы личности». Растоптан принцип равноправия людей и наций. Знамя буржуазно-демократических свобод выброшено за борт. Выброшено за борт и знамя национальной независимости и суверенитета.
Это знамя, сказал Сталин, придется поднять вам, представителям коммунистических и демократических партий. Его некому больше поднять.
Сталин призвал революционные партии капиталистических стран учиться на ошибках и успехах советской страны и народно-демократических стран.
Сталин закончил свое выступление здравицами в честь братских партий и их руководителей:
– Да здравствует мир между народами!
– Долой поджигателей войны!
Это было последнее открытое, публичное выступление Сталина, его лебединая песня. И оно было в некотором роде симптоматичным.
Сталин шаг за шагом умерщвлял внутрипартийную демократию, ленинские устои, принципы, нормы жизни. Он искоренял в партийной жизни всякое здоровое, критическое начало, беспощадно расправлялся со всеми, в ком он видел действительных или мнимых, нынешних или потенциальных критиков своих диктаторских методов руководства в партии.
Сталин сделал все от него зависящее, чтобы опрокинуть и растоптать присущие самой природе советского строя свободу личности, революционную законность, широчайшую демократию для народных масс сверху донизу и необоснованными репрессиями и всякими чистками утвердил в государственной и общественной жизни порядки и нравы, находящиеся в кричащем противоречии с марксистско-ленинским учением.
К XIX съезду весь ход мирового исторического процесса и развития самой страны властно требовали широкой демократизации всех сторон внутрипартийной, государственной и общественной жизни. Без этого нельзя было дальше двигаться вперед.
Пришел ли Сталин к этому выводу аналитическим путем; почувствовал ли он инстинктом старого революционера это властное веление жизни, что по-старому жить уже нельзя, – трудно сказать. Так или иначе, в своей лебединой песне он вернулся к мотивам демократии, свободы личности, национального суверенитета и независимости.
Больше того. Сейчас же после съезда начал осуществляться целый ряд мер, которые как будто свидетельствовали о намерении Сталина вступить на путь внедрения принципов коллективизма в практику руководства, ликвидации бесконтрольности органов госбезопасности и обеспечения в стране революционной законности, о чем я расскажу дальше.
Но все это, как мы увидим, парализовалось почти одновременными действиями прямо противоположного характера, усиливавшими и единоличное диктаторство, и произвол в общественной и государственной жизни.
…Поздним вечером 14 октября мы сидели в Пушкине в своем «партизанском домике» и трудились. Позвонила кремлевская «вертушка». Нам сообщили:
– Счетная комиссия съезда только что закончила подсчет голосов. Из авторского коллектива П. Юдин и Д. Шепилов избраны членами ЦК КПСС, а К. Островитянов – кандидатом.
Я вышел на балкон. Вековой бор окружал домик плотным кольцом. От увядающих кустов рябины до белесых облаков все было залито лунным серебром. Какая тишина. Как хорош этот извечный мир.