Конечно, было бы неправильно сводить к этому основы советско-китайского разрыва. Здесь были и более глубокие объективные причины. Но исходным фактором субъективного порядка, который положил начало конфликту и отравил всю атмосферу китайско-советских отношений, была несомненно хрущевская разнузданность. Из всех зол, совершенных Хрущевым за «великое десятилетие» его правления, разрыв с Китаем был, пожалуй, наибольшим злом.
Но все это – дела будущего. А пока мы, оставив в Пекине щедрые договора и подношения, обласканные китайцами, собираемся домой.
13 октября советская делегация покинула Пекин. На аэродроме ее провожали все китайские лидеры (кроме Мао Цзэдуна): Лю Шаоци, Чжоу Эньлай, далай-лама и др. Прощальную речь держал Н. Хрущев.
На аэродроме советская делегация разделилась. Н. Шверник, Е. Фурцева, Г. Александров и я возвращались в Москву. Н. Хрущев, Н. Булганин и А. Микоян отправлялись в дальнейшее путешествие. Они посетили военно-морскую базу Порт-Артур и г. Дальний, Аньшань, Мукден, Чаньчунь, Харбин. В дальнейшем путешествии они останавливались во всех крупных городах Дальнего Востока, Сибири и Урала, и только через месяц с лишним после вылета из Москвы они вернулись в столицу. Н. Хрущев вообще был страстным любителем путешествовать, и в этом отношении он не заботился о соблюдении всяких дипломатических условностей. Приехав в какую-нибудь страну, он мог колесить по ней десяток дней и дольше, как турист-любитель, вызывая порой иронические замечания корреспондентов, что «советский премьер, по-видимому, имеет много свободного времени».
С добрыми чувствами покидал я величайшую державу мира. Под крылом самолета проплывают лабиринты столичных кварталов и причудливая мозаика полей, извилистая линия Великой Китайской стены.
До свидания, чудесная страна. До свидания, добросердечные китайцы. Я еще вернусь к вам. Обязательно вернусь. И я увижу Китай в совершенном индустриальном обличье, дышащий здоровьем и счастьем. Попутного ветра тебе, Китай!
Приложение
Дмитрий Косырев: Антипартийная группировка, которой не было
– Я читал ваши публикации последних месяцев, читал и ваши мемуары – и вот что странно: там нет самого интересного для современников, про июньский Пленум 1957 года, оборвавший вашу политическую карьеру. Ни слова! Давайте все же разберемся: был заговор, была антипартийная группировка или нет? Как все это происходило?
– В заговоре не было необходимости – все знали, что столкновение назревает. Все было довольно открыто. А кто оказался в антипартийной группе? Глава государства – Ворошилов, глава правительства – Булганин, его заместители Молотов, Маленков, Сабуров, Первухин – все замы, кроме Микояна.
Впрочем, Микоян… За какие-то месяцы до пленума я приехал в Кремль, иду – дверь открывается, кто-то выходит из кабинета Микояна. И я слышу через дверь громкий, очень возбужденный голос. Я вошел, сел, Микоян продолжает говорить: «Правильно, Николай, это нетерпимо, совершенно нетерпимо это дальше». Потом положил трубку и обратился ко мне: «С Булганиным говорил. Вы знаете, Дмитрий Трофимович, положение просто невыносимое. Мы хотим проучить Хрущева, дальше так совершенно невозможно: все отвергает, ни с кем не считается, все эти его проекты… так загубим дело. Надо поговорить на этот счет серьезно».
Я промолчал, не ответил ни «да», ни «нет», потому что я по другому делу приехал, просто случайный разговор был…
Еще эпизод: это было, когда Хрущев уже не приезжал ко мне домой, мы уже не гуляли вместе. Помню, я вышел и около дачи прохаживался. Останавливается машина, выходит Ворошилов:
– Дмитрий Трофимович, я еду на свадьбу к Сергею, сыну Хрущева. А вы разве не едете?
– Нет, – говорю, – я не приглашен.
– Дмитрий Трофимович, надо что-то делать. Ну, это же невыносимо, всех оскорбляет, всех унижает, ни с чем не считается…
Я говорю:
– Климент Ефремович, почему вы мне это говорите? Вы же старейший член партии. Вы член Президиума. Почему вы мне-то говорите?
– Вы же у нас главный идеолог.
– Ну, какой я главный идеолог: главный идеолог у нас Хрущев, и Суслов вот еще претендует… Вы напрасно мне это говорите. Ставьте вопрос, у меня есть свое мнение.
Я даже ему не сказал какое.