Непримкнувший. Воспоминания

Маленков: «Подожди, Никита Сергеевич. Товарищи, я предлагаю, прежде чем приступить к текущим вопросам, обсудить вопрос нарушения коллективности руководства товарищем Хрущевым. Дальше уже невозможно совершенно, оно у нас полностью утрачено. А раз это так, я предлагаю: неудобно Хрущеву вести заседание, я бы на его месте не председательствовал».

Хрущев встает и разводит руками: «Пожалуйста, пожалуйста!»

Он уже все знал, конечно. Серов ему доложил.

Маленков: «Я предлагаю, чтобы председательствовал Булганин».

Булганин садится за председательский стол: товарищи, ну чего здесь – все факты вы знаете. Невыносимо. Мы идем к катастрофе. Все стало решаться единолично. Мы вернулись в прежние времена.

Стали по цепочке выступать. Я выступил действительно резко. Начал я так: советский народ и наша партия заплатили большой кровью за культ личности. И вот прошло время, и мы снова оказались перед фактом нового, формирующегося культа. Хрущев надел валенки Сталина и начал в них топать, осваивать их и т. д. Он – знаток всех вопросов, он докладчик на пленумах и прочее по всем вопросам, промышленность ли, сельское ли хозяйство, международные дела, идеология – все решает он. Причем неграмотно, неправильно.

Вот тут Хрущев бросил мне реплику: «Сколько лет вы учились?» Я отвечаю: «Я очень дорого народу стоил. Я закончил десятилетку, четыре курса университета, аграрный институт». Он: «А я у попа, за мешок картошки…»

Я еще сказал, что полностью разделяю линию партии, у меня нет никаких расхождений с ней, но целый ряд мероприятий, вопросов, международных и внутренних, которые есть, – по ним я говорил с Никитой Сергеевичем, пытался убеждать, ничего не вышло, ничего не воспринимается, а дела идут все хуже и хуже.

И я начал перебирать один вопрос за другим. Может быть, чересчур темпераментно.

Коснулся я и еще одной темы. Очень большую роль в этом деле Серов сыграл, это подлый, гнусный тип, один из заместителей Берии раньше – он стал Председателем КГБ. И стал фаворитом у Хрущева. Мы в Китай – он с нами в Китай, в Китае он сидит где-нибудь в уголке, и вот Хрущев ему: «Иван Александрович, что это такое – суп теплый, что, нельзя горячего борща, что ли?» И Серов вприпрыжку идет улаживать… И это – преемник Дзержинского!

Он делал подлые дела, и на Президиуме Булганин сказал: «У меня в доме перекопали все за одну ночь, пока меня не было, Серов провел везде свои провода». Булганина поддержали: «И меня подслушивают, и меня!»

И я об этом говорил. Упомянул Фурцеву. Дело в том, что Фурцева до этого ко мне бегала: что у нас делается, все разваливается, все гибнет. И когда приходила, то шептала: «Давайте отойдем! Подслушивают, закройте чем-нибудь телефон». А накануне заседания, за два дня, приходит бледная, возбужденная Фурцева и, видимо зная, что Хрущев обо всем уже осведомлен, говорит: «Я пришла вас предупредить, что, если будет обсуждаться этот вопрос и вы позволите себе сказать, о чем мы с вами говорили, мы вас сотрем в лагерную пыль…» – «Кто – мы?» – «Я секретарь Московского комитета партии, МК мне подчиняется, мы вас сотрем». Я говорю: «Товарищ Фурцева, вы что говорите? Вы же сами ко мне приходили и жаловались на положение дел». – «Ничего я к вам не приходила!»

Так вот, говорю я уже в своем выступлении на Президиуме, какое складывается дикое положение: два секретаря ЦК, Фурцева и я, никогда ни в каких оппозициях не были, ничего провокационного не делали – и мы не можем друг с другом поговорить! Тут Фурцева – с воплем: «Провокация!» Вот, говорю, до чего дошло у нас дело с коллективностью руководства в партии.

Должен сказать, что, когда развернулись прения, ни один человек из высказывающихся, в том числе те, кого причисляли к антипартийной группе, ни один не предложил каких-либо репрессий против Хрущева, все говорили, что положение нетерпимое, надо Хрущева освободить от должности Первого секретаря и назначить министром сельского хозяйства, оставив в составе Президиума. А потом, как оказалось, пока мы на заседании высказывались за снятие Хрущева и назначили на понедельник созвать пленум (а наше заседание было в четверг или пятницу)… так вот, параллельно серовские люди вызывали членов ЦК и запугивали, что сейчас начнутся аресты и репрессии… Основания исторические для такого рода запугиваний были, потому что Молотов и другие сообщники Сталина, конечно…

Еще важный эпизод. Когда разгорелись эти прения, Жуков тоже выступил критически. А потом Жуков толкает меня локтем и показывает свою записку Булганину. Дословно она была такая: «Николай Александрович, предлагаю на этом обсуждение вопроса закончить. Объявить Хрущеву за нарушение принципа коллективности руководства строгий выговор и пока все оставить по-старому, а дальше посмотрим».

– Почему же это важно?

– А потому, что потом говорили, будто Жуков Хрущева спас, что он был за Хрущева, но все было не так.