Когда дело закончилось и я был выведен из состава ЦК и все прочее, как раз вижу Жукова. Говорю: «Георгий Константинович, следующим будешь ты». Дело в том (мне об этом Микоян сказал), что Булганин – был он и остался счетоводом – эту записку Жукова показал Хрущеву, и тот простить такого не мог.
Что важно – совершенная неподготовленность всего этого дела. Это им было бы непростительно, если они что-то затевали. Никто не говорил, кто же будет вместо Хрущева. Ни один не высказывался на эту тему. Слухи потом пошли, что предполагали назначить Молотова – может быть, они где-то там об этом и говорили, но никакого предложения… видимо, все было настолько неподготовлено, что вопроса такого не было. Это просто… знаешь, это был взрыв. Была ли группа антипартийная – не могу сказать, что нет. Я просто не знаю. Но Хрущев-то это знал, нельзя же быть до такой степени недобросовестным – он знал наши взаимоотношения с Молотовым и другими, мою роль в подготовке ХХ съезда, в том числе и его доклада.
– А вы, выступая против Хрущева, допускали, что его уход мог означать возврат сталинизма?
– Никогда. Я даже не думал тогда – и это непростительно, за это мне нужно морду набить, – я не думал: а кто же и что будет вместо Никиты? В этом была или наивность, или глупость: ставится вопрос – разобраться в грубых нарушениях коллективности руководства и во всех этих нелепых вещах, которые ведут к катастрофе, – а мне не думать, а кто же будет вместо Никиты? Но я слышал не от одного человека – может, они между собой и говорили, поскольку Булганин вроде бы собирал у себя Совет Министров – что вообще не надо иметь больше Генерального секретаря. Мог быть лидером Молотов, но я об этом не слышал.
А то, что будет возврат к сталинизму, – здесь Хрущев постарался, чтобы этого не было, он тогда только начал восстановления, вытаскивания дел из архивов, люди стали возвращаться, живые, все рассказывали – в общем, уже к тому моменту все понимали, что прошлое не могло вернуться.
Но – после пленума началась пора репрессий. В какой-то момент уже стало так, что никакой разницы между тем, что делал Сталин и… впрочем, тот убивал, расстреливал и пыткам подвергал, а Хрущев снимал с должностей, порочил. Скажем, так он отправил Байбакова. Обозвал его публично в Колонном зале: это шепиловец активный. И его – в совнархоз.
– Почему все же Хрущев больше всего обрушился именно на вас, а не на остальных выступавших на Политбюро и пленуме?
– Молотов, Каганович, Ворошилов – это все-таки старые волки, работали долго при Сталине, они уже покрылись корой бюрократических порядков, я был человек неискушенный – пришел с фронта, привык решать все независимо, и вот дважды или трижды у меня эмоции сыграли свою злую роль. Про себя я думал о Хрущеве: ведь это же Гришка Распутин. И эта мысль мне не давала покоя: советский Гришка Распутин появился. И вот эта эмоциональная сторона – причина того, что Хрущев сказал: вы мне самый большой урон нанесли. Молотова, Ворошилова и прочих я задвигал, критиковал, а вас-то я выдвигал, вас мы приподнимали, и уж если вы выступили против меня, то, по-видимому, это по принципиальным соображениям… Я ему: конечно, не по беспринципным…
Я же получил шестнадцать или восемнадцать раз. Давай считать: лишение звания кандидата в члены Политбюро, исключение из ЦК, снятие с работы, отправка в Киргизию, потом Хрущев дал указание – я уже работал в Киргизии, киргизы относились ко мне изумительно – и Раззаков, первый секретарь, на активе выступил и сказал: я был в Москве, и Москва сделала нам замечание, что киргизская партийная организация заискивает перед Шепиловым (представляешь – целая республиканская партийная организация!), здесь забывают, что Шепилов находится в Киргизии как политический ссыльный.
– А вы там были кем?
– Директором Института экономики Академии наук. Тогда я еще был членом партии, я был профессором, я был генералом. Хрущев же следил все время за мной и мелко мстил. Проходит республиканский съезд – всех директоров пригласили, пригласили и меня. Приезжает инструктор ЦК из Москвы, вызывает меня и говорит: простите, вышла ошибка, случайно, чисто техническая, не имелось в виду вас приглашать на съезд. И у меня отобрали пригласительный билет… После этого – вылет в Москву на операцию, мне уже разрешили остаться в Москве, работаю в Архиве Совмина. Старался ничем не отличаться от других. Приходил вовремя, напряженно работал, подготовил за время работы 68 томов. Это биография Ленина, история СССР, Отечественной войны и так далее. Это за двадцать два года, что я просидел в архиве; там нигде моей фамилии нет, это документальные издания.