Непринятый финал (СИ)

Следующий день пронесся стремительным вихрем. Сбивчивые объяснения с Соланой, которая – надо отдать ей должное – задавала только действительно необходимые вопросы, потом – с начальником Ларсон, челнок на Цитадель, гулкое эхо в пустующих залах и коридорах, заваленных обломками. И две фигурки, уверенно ведущих их… куда-то. Как надеялся Гаррус – к чуду. К одному, самому последнему чуду.

Лиара и Солана, которая отправилась с ними, то и дело поглядывали на детей, а Гаррус и вовсе почти не спускал с них глаз, отвлекаясь лишь на то, чтобы проверить периметр, но Арсус и Изабель не выказывали никакого беспокойства от того, что снова оказались на Цитадели. Они шли в ногу, совсем близко друг к другу, но все же оставляя пространство для маневра. Все эти черты казались ужасающе неуместными, и ничуть не напоминали подражание – от того осадок делался ещё горше.

…они шли в тишине, а потом добрались до места.

Гаррус сидел на маленьком, узком балконе и смотрел в усыпанное звездами небо. Мириады холодных белых огоньков сверху – мириады зеленых огоньков внизу, словно ответ. Шепард как-то рассказывала, что у людей было принято загадывать желание, если увидишь падающую звезду. Гаррус до рези в глазах смотрел в небо, но звезды не желали падать.

Воздух прорезал его хриплый, горький смех. Турианец сгорбился, опираясь локтями о колени, и закрыл лицо руками. Арсус и Изабель привели их в нужное место на Цитадели, и там не было ничего. Он три раза – хотя нет, четыре – переспросил детей, точно ли они уверены. Он сверился с картами и чертежами, отчаянно надеясь найти закравшуюся ошибку, но ошибки не было. Вот место, где был пульт, а вот то, что выше, где была её кровь… много крови, где были обломки её брони и обрывки одежды, где валялся её пистолет. Место, в которое привели их дети, было точно под тем – всё сходилось. Но там не было Шепард. Никаких следов. Ни клочка одежды, ни чешуйки брони, ни капли крови. Её там не было.

Её не было нигде.

Эта мысль, уже давно отравляющей тенью клубящаяся на задворках разума, обрушилась на Гарруса всей своей мощью. Накрыла. Скомкала. Опустошила.

Её нет.

Эти два слова крутились в голове как закольцованная запись, и Гаррус даже не пытался её оттолкнуть или игнорировать. Больше это не могло продолжаться. Он всегда старался смотреть правде в глаза, даже когда эта правда когтями выскребала из него душу.

Шепард не было на Цитадели. Шепард не было в госпиталях. Шепард не теряла память и не оказывалась одной из тысяч беженок, которых разметало по всей Галактике из-за паршивой логистики. Её не было нигде. Нигде во всей проклятой галактике.

Гаррус поднялся и подошел к перилам. Город внизу еще не скоро восстановится полностью, но он уже мерцал огнями, и за каждым из них были чьи-то жизни, надежды и мечты. От каждого невидимого обитателя нити тянулись к другим, к тем, кого он любил, ценил, ненавидел, уважал… бесконечно сложная паутина жизни, ради сохранения которой Шепард отдала свою жизнь.

Она всегда умела принимать сложные решения. Было ли это самым сложным? Или она как всегда бросилась навстречу судьбе, не колеблясь, без сомнений? Могла ли она уже тогда всё знать или лишь чувствовала интуитивно? Было ли её «и буду любить вечно» осознанным прощанием?

— Какая разница… - пробормотал Гаррус и выудил из внутреннего кармана рисунок Изабель. Улыбающаяся с него женщина всегда поступала правильно, и это его восхищало. А иногда он ненавидел её за это.

С того самого момента, как Гаррус узнал Шепард по-настоящему, в нем всегда боролись две сущности. Одной из них было плевать на последствия и разумные доводы, она ненавидела готовность Шепард очертя голову лезть в самое пекло ради тех, кому не помешало бы пустить пулю в лоб. Да и ради чего бы то ни было другого. Эта его часть не считала, что спасение галактики стоит её жизни. Эта его часть готова была когтями раздирать пространство-временной континуум, чтобы только не дать ей совершить то, что она совершила. Не важно как. Запереть на «Нормандии», ударить по голове и отправить в госпиталь… как угодно. А ещё эта часть в кровь сдирала горло, воя от осознания собственной слабости и собственной вины. Будь он сильнее – они бы добрались до луча вместе. И что бы ни происходило на Цитадели – он бы не дал ей погибнуть.

Но была и другая часть. Та, которая помнила, как напряжение покидало Шепард, когда им удавалось спасти хоть кого-то; как она смеялась и как ругалась и пинала вещи, когда политики её бесили; как она рвалась к цели, и как горели при этом её глаза. Явик однажды сказал, что будь у протеан лидер вроде неё, шансов на победу оказалось бы больше, и он был прав. Шепард родилась для этой войны, и всё, что с ней происходило, вело к тому проклятому моменту на Цитадели, делало её сильной и непримиримой, достаточно стойкой, чтобы всё выдержать и победить.