Непробиваемый

– Нет! Не надо! Пожалуйста! – окончательно сорвалась Василиса. – Я тебя прошу, не говори ему! Ничего не говори! Он не знает, что это ты. И не должен узнать. Пожалуйста, Ярослав, – почти взмолилась. – Что я должна сделать, чтобы ты меня послушал? Скажи, я сделаю. Только не говори ему! Всё сделаю. И замуж за него не пойду, только, пожалуйста, ничего не говори ему! До свадьбы ещё две недели, я что-нибудь придумаю. Но только не так! Прошу, пожалуйста, Ярослав.

В её глазах снова застыли слёзы.

– Правду. Расскажи мне грёбанную правду, – потребовал властно и непримиримо, прибавляя скорость.

– Да что тебе сказать? Что он заставил меня? Да, заставил! То, какой он, ты уже и без меня превосходно знаешь! А что будет, когда расскажешь? Когда он разозлится? А потом и ты разозлишься! Вы же родные братья! Да я лучше сама умру, но только не так, понимаешь? По крайней мере, не сейчас, не сегодня. Пожалуйста, Ярослав. Я тебя очень прошу. Ну что мне, на колени встать перед тобой что ли? Что?! Что мне сделать? Чтобы ты меня послушал. Хоть раз! – выплеснула она в ответ.

– А что мне надо сделать? – тоже повысил голос, резко затормозив. – Чтобы ты мне хоть раз доверилась и всю правду выдала? Хоть один грёбаный раз! Говоришь, заставил, а как заставил? Чем он тебя взял? И почему ты мне всё сразу не рассказала? Почему заставила поверить в твоё предательство? Даже готова была ребёнка меня лишить! А теперь ещё и просишь не лезть в это! И серьёзно ждёшь, что я покиваю согласным болванчиком и забью? Серьёзно этого ждёшь, да? – развернулся к ней всем корпусом, прожигая злым взглядом.

Снова в моём разуме слетали все установки. Один клапан за другим. Ещё немного и погребёт под волной поднимающейся из глубин ярости. Тем более, что ответом мне послужил не менее исполненный ярости крик:

– А-аа! – тоже психанула Василиса.

И тут же оборвала себя. Умолкла. Ненадолго. А дальнейшее звучало совсем тихо:

– Мы познакомились с Игнатом… Не очень хорошо. Потом… Он прислал цветы с извинениями. Я выбросила их. Не приняла. И забыла. Уехала на стажировку. В Стамбул. С неё вернулась в тот день, когда мы с тобой перепутали сумки в аэропорту. Потом… Потом я видела и слышала только тебя. Никого больше. А Игнат… Они договорились с Жанной. И у него было видео. Где мы с тобой. В то утро, после нашей с тобой ночи, его люди забрали меня и отвезли сперва к нему, потом в… ангар, – сделала пауза, глубоко вдохнула. – Там… Их было десять. Незнакомых мне мужчин. Чем-то похожих на тебя. Комплекцией. А Игнат… застрелил. Первого. И всё спрашивал и спрашивал, требовал имя. Твоё имя. Я молчала. Второго он забил голыми руками. Для третьего приготовил цепь. И все они – все те, кто был рядом… Просто стояли и смотрели. Не отпускали меня. Всё равно им было. Плевать. Никто меня не слушал. А Игнат всё спрашивал и спрашивал. И я… сдалась, – замолчала, до крови раскусила нижнюю губу, снова уставилась в ветровое стекло. – Разве должны они умирать? Другие. Из-за меня. Не должны. Но он сказал, если не сделаю, всех заберёт… Никого не оставит. И я понятия не имела, что ты – его брат. Родной брат. А я… я для вас просто «шлюха», которую можно купить, продать, увезти, присвоить, запереть и сделать всё, что вздумается. Потому что у вас двоих хватает на это сил и возможностей. А у меня – нет. Вы так похожи, на самом деле. Не понимаю, почему я не заметила это сходство сразу…

Она всё говорила и говорила, и говорила. Я слушал, но в какой-то момент понял, что почти не слышу. Несмотря на то, что каждое её слово клеймом отпечатывалось в мозгах. Во мне с каждым её словом росло нечто несоизмеримо огромное по своим размерам, того и гляди, поглотит, но не поглощало. Опаляло, высушивало и одновременно морозило, топило в своей стихии. У меня не получалось дать название этому клубку непонятных эмоций. Слишком много их было. Настолько, что казалось сейчас уж точно взорвусь. Но на деле сидел на месте, ни разу не шелохнувшись. Мышцы всего тела свело, и они уже ныли от перенапряжения, но паралич не проходил. И на девушку взглянуть не получалось. Ничего уже перед собой не видел. Только слайдшоу из тех картин, которыми она со мной сейчас делилась. Последнее признание и вовсе как гвоздь в гроб.

Похожи?

Да, наверное.

Потому что сейчас я готов был повторить всё то, что брат сделал с Василисой, с ним самим. Заставить пройти все круги ада. Чтоб пожалел о том, что вообще когда-то посмотрел в её сторону. Посмел тронуть.

Не об этом ли рассказывал дед? Когда просил вернуться. Но почему сразу не раскрыл карты? Боялся, что не поверю? Вполне может быть. Потому что даже теперь, зная правду, нисколько не сомневаясь в словах куколки, я всё равно отчаянно не желал признавать такую правду. И в то же время понимал, что она есть и никуда от неё не деться.

А ещё…

Я виноват. Не уберёг. Позволил случиться этому. А ведь было столько предпосылок, от которых я отмахнулся как от незначащих из-за своей гордости и принципиальности. И ей не молчать надо было, а:

– Сдать. Надо было сказать ему. Моё имя.