Непрошеная повесть

«С тех пор как семи лет от роду я ушел от мира, чтобы следовать путем Будды, я денно и нощно истязал свою плоть, подвергая ее тяжким и мучительным испытаниям. Помышляя о ближних, я молился за благополучие Земли и неизменное постоянство Неба, помышляя о дальних, – за то, чтобы всяк сущий на сей земле, и я вместе с ними, очистился от греха, обрел бы блаженство. Я верил, что сии мои душевные помыслы услышаны небожителями – защитниками святого учения и молитвы мои исполнятся. Но вот уже два года, как из-за греховной, безрассудной любви, вселившейся в мое сердце по какому-то дьявольскому навету, я все ночи лью слезы тоски, мысленно представляя себе твой образ, а днем, когда, обратившись к священному изваянию, раскрываю свиток с начертанными на нем изречениями сутры, я прежде всего вспоминаю слова, которые ты говорила, вспоминаю твои речи, наполнявшие радостью душу, и на святом алтаре храню вместо сутры твои письма, ставшие для меня священными письменами; при свете лампад, озаряющих священный лик Будды, спешу прежде всего развернуть твои послания, дабы утешить сердце. Долго боролся я, но скрыть столь мучительную любовь невозможно; и я открылся дайнагону Дзэнсёдзи в надежде, что, может быть, с его помощью нам будет легче встречаться. Я верил, что ты питаешь ко мне столь же сильное чувство. Увы, теперь я понял, сколь несбыточны были эти надежды! Отныне я прекращаю писать тебе, отказываюсь от мысли о встречах – ни видеться, ни говорить с тобой отныне больше не буду! Но чувствую – сколько бы раз ни суждено мне переродиться в ином существовании, любовь не покинет сердце, и, стало быть, мне уготован ад. Вечно пребудет со мной мой гнев, никогда не наступит день, когда исчезнет моя обида! Все, чему доселе я посвятил жизнь, – долгое послушание еще до обряда окропления главы²⁵ и принятия монашеского обета, неустанное изучение священных сутр – заповедей вероучения Махаяны²⁶, суровое умерщвление плоти, которому я подвергал себя непрерывно, – все это привело меня лишь к Трем сферам зла!²⁷ Пусть нам не суждено встретиться вновь в этой жизни – все равно, силой святого вероучения, приобретенной за долгие годы служения Будде, я сделаю так, что в последующей жизни мы вместе низринемся в ад, дабы там повстречаться! Никогда в жизни, – разумеется, когда я был младенцем в пеленках, того времени не упомню, но начиная с семилетнего возраста, когда мне впервые обрили голову и я стал монахом, – ни разу не случалось мне делить с женщиной ложе или испытывать страсть к женщине. Да и впредь не бывать такому! Раскаиваюсь, невыразимо казнюсь, что просил дайнагона свести нас!» – далее плотными строчками шли имена богини Аматэрасу, бога Хатимана и еще многих богов и будд²⁸.

От страха у меня волосы встали дыбом, я испугалась до дурноты, но – увы – что я могла поделать? В конце концов я снова скатала его послание, завернула в ту же бумагу и отослала ему обратно, прибавив только стихи:

Следов этой кисти
не видеть мне больше – и вот,
рукав увлажняя,
над последним вашим посланьем
проливаю горькие слезы…

С тех пор как отрезало – больше от настоятеля известий не приходило. Со своей стороны, мне тоже не о чем было ему писать, и я решила, что на этом наша связь прекратилась. Так, без каких-либо признаков примирения, завершился и этот год.

С наступлением Нового года настоятель, по обычаю, всегда приезжал с поздравлениями во дворец. Приехал он и на сей раз, и государь, тоже как всегда, предложил ему угощенье. Это был тихий домашний ужин, происходивший, как обычно, у государя в жилых покоях, поэтому ни спрятаться, ни убежать я не могла.

– Налей и поднеси вино настоятелю! – приказал государь. Я встала, но в то же мгновение у меня внезапно хлынула носом кровь, потемнело в глазах, я почти лишилась сознания и, конечно, поспешила прочь с августейших глаз. После этого я слегла и дней десять пролежала в постели, не на шутку больная. Что сие означало? Мне казалось, это он, настоятель, своими проклятиями наслал на меня болезнь, и невыразимый страх терзал душу…

Во вторую луну прежний император Камэяма посетил государя, и для его развлечения устроили состязание в стрельбе из малых луков.

– Если ваша сторона проиграет, – сказал государь Камэяма, – представьте мне ваших придворных дам, всех без исключения, высших и низших. А если мы проиграем, я представлю вам всех дам, служащих у меня!

На том и порешили. Оказалось, что проиграл наш государь.

– Мы дадим знать, когда все подготовим для представления! – сказал государь прежнему императору Камэяме, и тот отбыл, а государь призвал дайнагона Сукэсуэ и начал с ним совещаться.

– Как лучше это устроить? Хотелось бы придумать что-то оригинальное…

– Посадить всех дам в ряд, как на праздновании Нового года, не слишком-то интересно… Пусть лучше каждая будет представляться по очереди, словно гадальщику, предсказывающему судьбу по лицам… – высказывали свои соображения вельможи, и тут государь предложил: