Непрошеная повесть

– Ты слышала, как я говорил, что человек не в силах убежать от судьбы… – ласковей, чем обычно, продолжал государь. – Я сказал настоятелю: «Однажды мне довелось ненароком услышать нечто совсем неожиданное… Возможно, вы испытываете неловкость, но разве мы не дали клятву всегда и во всем полностью доверять друг другу? Нельзя допустить, чтобы пострадала репутация священника столь высокого сана. Я убежден, что привязанность к Нидзё – результат каких-то ваших деяний в прошлом существовании, и потому ни в малой степени не питаю к вам враждебного чувства… Нидзё в тягости с начала этого года. Недаром я видел тот вещий сон – я сразу понял, что он приснился мне неспроста, и вплоть до начала третьей луны ни разу не призывал ее, ибо всецело заботился о вас. Да отвернутся от меня боги Исэ, Камо, Ива-Симидзу⁸ и другие покровители нашей страны, если я сказал вам неправду! Поверьте, мое уважение к вам нисколько не умалилось!» Услышав мои слова, настоятель некоторое время молчал, а потом, украдкой смахнув слезу, сказал: «В таком случае больше нет смысла от вас таиться… Со скорбью вижу, что эта любовь – возмездие за грехи, совершенные в прошлой жизни. Я не забуду ваше великодушие не только в этом, но и в грядущем существовании, сколько бы раз ни суждено мне было переродиться! Три года я не в силах справиться с этой пагубной страстью. Я молился, читал священные сутры, старался забыть, вырвать из сердца греховную страсть, а сам все время помышлял только о Нидзё…

В конце концов, отчаявшись, я послал ей письмо с проклятием, но и тогда не смог освободиться от наваждения… Потом я снова увидел Нидзё – это было похоже на вращение колеса злого рока – и снова скорбел о собственном малодушии, ибо опять горел в пламени грешных земных страстей… Из того, что вы только что мне сказали, я понял, что Нидзё понесла от меня… Сомнения нет, я отец будущего ребенка… Позвольте же уступить мой сан настоятеля храма Добра и Мира вашему сыну, принцу Мицухито, а я удалюсь в глухие горы, затворюсь там, надену черную власяницу и буду жить как отшельник. Долгое время я пользовался вашими милостями, но на сей раз ваше теплое участие столь велико, что и в грядущих существованиях я буду с благодарностью и восторгом вспоминать о ваших благодеяниях». С этими словами он, в слезах, удалился. Он так любит тебя, что поистине достоин глубокого сострадания!

Я слушала рассказ государя и чувствовала и скорбь и радость одновременно, а из глаз непрерывно струились слезы, – наверное, именно о таких чувствах сказано в стихотворении «Насквозь промокли рукава…» в «Повести о Гэндзи», когда непонятно, от горя или от радости льются слезы.

Мне хотелось услышать обо всем из уст самого настоятеля. Приближалось время его отъезда, и, притворившись, будто исполняю поручения государя, я решила пойти к нему. В его покоях спал только маленький мальчик-служка, посторонних не было. Настоятель вышел со мной в каморку, где мы постоянно встречались.

– Я стараюсь помнить, что страдания в конце концов могут обернуться радостью, но нет – у меня так тяжело на сердце, что невольно жаль самого себя… – говорил настоятель. «Ах, надо было навсегда расстаться, – думала я, слушая его, – после той памятной безрадостной встречи…» Но в то же время при мысли, что завтра молебны кончатся и сегодня я вижу его в последний раз, мне было жаль его покидать… Неисповедимы пути любви!

Всю ночь настоятель так горевал о предстоящей разлуке, что я позабыла даже собственные тревожные мысли о том, что ждет меня впереди. Он точь-в-точь повторил слова, которые я слыхала от государя.

– Когда я узнал, что государю известно о нашей связи, я испугался, что отныне мы больше никогда не сможем встречаться, и понял, как горячо я люблю тебя! Поистине, мое чувство к тебе – не обычная страсть! Ты беременна; стало быть, мы супруги, а ведь известно, что супружеские узы нерасторжимы и в настоящем, и в будущем воплощении! Государь сказал, что сам бережно воспитает младенца. Это и радует меня, и печалит. Теперь я с таким нетерпением ожидаю рождения этого ребенка! – смеясь и плача, говорил он. Меж тем послышались голоса, рассвело, и мы расстались. Прощаясь, он сокрушался: «Когда доведется снова тебя увидеть?» На сей раз я полностью разделяла его чувства.

Ах, если бы только
все так же на шелк рукавов,
слезами омытых,
в предутренний час нисходило
рассветной луны сиянье!..

Очевидно, в сердце моем возникла такая же большая любовь, какую питал ко мне настоятель. «Наверное, это и впрямь судьба…» – думала я. Только я вернулась к себе и прилегла было отдохнуть, как за мной прислали от государя.

Государь еще не покинул опочивальню.

– Я тоже напрасно ждал тебя до утра… – сказал он. – Пришлось в одиночестве коротать ночь… Конечно, с моей стороны дерзко звать тебя сразу после свидания с возлюбленным, когда ты полна грусти, расставшись с ним… Представляю себе, как ты ропщешь в душе на бессердечие Неба, разлучившего вас!