Непрошеная повесть

За все время, что я жила затворницей в храме на Восточной горе Хигасияма, государь ни разу не написал мне. «Так и есть, он забыл меня!» – со страхом думала я. Наконец я решила, что завтра вернусь в столицу. Все вокруг казалось унылым и безотрадным… Один за другим совершались четыре молебна – шла служба Нирваны, праведные монахи бодрствовали всю ночь, читая молитвы. Я тоже проводила ночь в молитвенном зале. Подстелив под голову рукав, я ненадолго вздремнула, и во сне, как живой, мне привиделся настоятель. «Долгий путь во мраке – такова наша жизнь в скорбной земной юдоли!» – сказал он и обнял меня… Той же ночью я захворала, да так тяжело, что почти теряла сознание. Праведный старец уговаривал остаться в храме еще хотя бы один день, подождать, пока мне станет полегче, но за мной уже прислали карету, отправлять ее назад было неудобно и сложно, и я пустилась в обратный путь, в столицу. У Западного моста через речку Имадэгаву, неподалеку от храма Киёмидзу, мне почудилось, будто тот, чей образ приснился мне накануне, наяву вошел ко мне в карету, и я потеряла сознание. Служанка привела меня в чувство. Мы приехали в дом кормилицы, и с этого дня я захворала, да так, что не могла проглотить даже глотка воды. Так, между жизнью и смертью, я оставалась до конца третьей луны, а когда наконец пришла в себя, обнаружилось, что я снова в тягости. С той памятной ночи, когда мы в последний раз встречались с настоятелем, я блюла чистоту, можно сказать – ни с кем даже взглядом не обменялась; стало быть, не оставалось сомнений, кто отец моего ребенка. Союз с настоятелем причинил мне одно лишь горе, и все же мысль о том, что наша связь тайным образом не прервалась, согревала мне душу, уже теперь я с любовью думала о ребенке и, вопреки всем доводам разума, с нетерпением ждала его появления.

Некоторое время спустя – помнится, был двадцатый день четвертой луны – государь послал за мной людей и карету: мол, я ему зачем-то нужна, но я еще не совсем оправилась после болезни, надо было беречь здоровье, и я ответила, что не могу приехать, ибо хворала долго и тяжело. Он написал:

Для чего до сих пор
лелеешь ты воспоминанья
о минувшей любви?
Ведь ушел предрассветный месяц
навсегда из бренного мира…

Представляю себе, как ты непрерывно льешь слезы. Очевидно, твой старый возлюбленный больше тебе не нужен…

Прочитав это письмо, я подумала только, что государь недоволен – зачем я так сильно горюю о настоятеле. Оказалось, однако, совсем другое.

…Когда государь Камэяма еще не передал трон наследнику, при его дворе служил сын моей кормилицы, Накаёри, курандо шестого ранга¹⁹. (После отречения государя ему, как водится, присвоили следующий, пятый ранг.) И вот кто-то распустил слух, будто сей Накаёри свел меня с государем Камэямой, тот не чает во мне души, и по этой причине я будто бы собираюсь покинуть нашего государя… Разумеется, я понятия не имела об этих толках.

Здоровье мое тем временем улучшилось. «Надо вернуться на службу, пока моя беременность еще незаметна…» – решила я и в начале пятой луны прибыла во дворец. Но что это? – государь вовсе не обращал на меня внимания, и, хотя внешне относился ко мне как будто по-прежнему, на сердце у меня все время лежала тяжесть. Всю пятую луну я прослужила во дворце как обычно, в унынии встречая и провожая утро и вечер, а с наступлением шестой луны уехала домой под предлогом траура по близкой родне.

На этот раз мне хотелось, чтобы предстоящие роды совершились в глубокой тайне; я поселилась у родных неподалеку от Восточной горы Хигасияма и жила там, таясь от всех. Впрочем, никто особенно не стремился меня проведать. Мне казалось, я стала совсем иной, да и обстановка, в которой я очутилась, тоже совсем не походила на все, к чему я привыкла. В конце восьмой луны я почувствовала приближение родов. В прежние времена я тоже скрывалась, но все же многие меня навещали, на сей раз одиночество делил со мной лишь печальный голос оленя на крутых горных вершинах. Роды прошли благополучно, родился мальчик. Я полюбила его с первого взгляда. «Мне снилось, будто мы – уточки-неразлучницы…» – говорил настоятель в ночь нашей последней встречи, и я, как предсказывал этот сон, понесла… «Что сие означает? Я всегда страдала оттого, что с двух лет рассталась с матерью и даже не помню ее лица; а этот ребенок еще в материнской утробе лишился отца… Как же он будет со временем горевать об этом!» – с грустью думала я и ни на минуту не расставалась с дитятей, все время держала его подле себя. А тут как раз вышло так, что долго не могли найти кормилицу, искали повсюду, но безуспешно. Ребенок оставался со мной, я любила его всем сердцем, и, если, бывало, он обмочит пеленки, я, вне себя от жалости, поспешно хватала его в объятия и клала рядом, в свою постель. Впервые дано мне было в полной мере изведать всю глубину материнской любви.