Непрошеная повесть

Мне было жаль даже на короткое время расставаться с мальчиком, я сама ухаживала за ним; да и после, когда удалось договориться с подходящей женщиной из местности Ямадзаки, держала его постельку рядом с собой. Как не хотелось возвращаться во дворец!

Меж тем наступила зима. От государя пришло письмо. «Как понимать, что ты все время уединяешься?» – писал он; в начале десятой луны я опять начала служить при дворе.

В новом году я прислуживала государю все три первых праздничных дня; не счесть, сколько горьких минут мне пришлось пережить за этот короткий срок! Чем я не угодила – государь прямо не говорил, но я чувствовала, что он уже отдалился от меня сердцем. Жить во дворце становилось все безрадостней и тоскливей. Только он, Снежный Рассвет, когда-то меня любивший (подумать только, как давно это было!), часто справлялся обо мне, говоря: «Сильнее обиды любовь…»²⁰

Во вторую луну молебны в День успения Будды служили во дворце Сага, присутствовали оба государя. Я тоже была там. Образ настоятеля, год назад покинувшего наш мир, преследовал меня неотступно, я была безутешна. «О великий Будда, чье учение пришло к нам из Индии и Китая! – думала я. – Да исполнится твоя клятва, помоги душе настоятеля сойти со стези блужданий, отведи его в Чистую землю рая!»

Эти слезы любви
текут на рукав, словно воды
бурной Ои-реки.
Если б знала, что отмель Встречи
ждет меня, – предалась бы волнам!

Ничто не занимало меня, любовь, соединяющая мужчин и женщин, приносит, казалось мне, только одни страдания. «Не лучше ли покончить с жизнью, утопиться в волнах? – думала я, перебирая старые, теперь уже ненужные любовные письма. – Но что станет с моим ребенком, если я тоже его покину? Кто, кроме меня, его пожалеет?.. Вот они, узы, привязывающие нас к земной юдоли!» – И любовь к отданному на воспитание младенцу с новой силой сжимала сердце.

Молодая сосна
поднялась на пустынном прибрежье,
где никто не бывал, —
как узнать, от чьего союза
проросло из завязи семя?..

После возвращения из Саги я ненадолго отлучилась со службы, чтобы проведать мое дитя. Ребенок вырос на удивление, уже что-то лепетал, улыбался, смеялся; после этой встречи я полюбила его еще сильней и, вернувшись во дворец, так тосковала, что думала – лучше б я его не видала!

Меж тем наступила осень; неожиданно я получила письмо от моего деда Хёбукё. «Собери вещи, – писал он, – да не кое-как, а все до последней нитки, и уезжай из дворца. Вечером пришлю за тобой людей!» В полном недоумении я пошла к государю.

– Вот что пишет мой дед… Отчего это? – спросила я, но государь ни слова мне не ответил. Все еще не в силах уразуметь, что случилось, я обратилась к госпоже Хигаси:

– Что случилось, не понимаю… Мой дед прислал мне такое письмо… Я спрашивала государя, но он молчит…

– Я тоже не знаю! – отвечала она.

Что оставалось делать? Не могла же я сказать: «Не поеду!»

Я стала собирать вещи, но невольно заплакала при мысли, что навсегда покидаю дворец, куда меня впервые привезли четырех лет от роду, дворец, к которому так привыкла, что тяготилась даже недолгим пребыванием дома, в усадьбе. Тысячи мелочей приковывали мой взор, я мысленно прощалась с каждым деревцем, с каждой травинкой. В это время послышались шаги – это пришел тот, кто был вправе держать на меня обиду, – Снежный Рассвет.

– Госпожа у себя? – спросил он у моей девушки. Услышав его голос, я еще острее ощутила свое несчастье и, приоткрыв двери, выглянула; по моему залитому слезами лицу каждый с первого взгляда понял бы мое горе.

– Что случилось? – спросил он. Не в силах вымолвить ни словечка, я продолжала заливаться слезами, потом, впустив его в комнату, достала письмо деда, сказала только:

– Вот, из-за этого… – И снова заплакала.

– Ничего не понимаю! – сказал Снежный Рассвет. Так говорили все, но никто не мог толком объяснить мне, в чем дело.

Старшие дамы, давно служившие во дворце, утешали меня, но они тоже были в полном неведении и только плакали со мной вместе. Меж тем наступил вечер. Я боялась еще раз пойти к государю, было ясно, что меня прогоняют по его приказанию… «Такова его воля!» – думала я. Но когда же удастся теперь снова его увидеть? Меня охватило желание взглянуть на него – быть может, в последний раз! И, не помня себя, я неверными шагами пошла к государю. При нем находились придворные, всего двое или, кажется, трое, они непринужденно беседовали. Государь бросил на меня беглый взгляд – по моему голубому шелковому одеянию зеленой нитью были вышиты лианы и китайский мискант.

– Что, уезжаешь? – сказал он.

Я молчала, не находя слов.