Непрожитая жизнь

– Только вначале я рассмотрю наш номер и отправлю маме фотки, – восклицает Капюсин. – Для вас, избалованных мальчишек, это, конечно же, норма жизни, но дайте мне пять минут насладиться новым ощущением.

– И что же это за ощущение? – с усмешкой в голосе спрашивает Пьер.

– Восторг вперемешку с удивлением, – отвечаю я.

– В яблочко, Леа, – подмигивает Капюсин, хватая меня за руку и закрывая за нами дверь. – Для начала попрыгаем на кровати, – весело заявляет она.

И мы прыгаем! Сначала в ее комнате, потом в моей. Окна нашего номера выходят на море, и мы, раздвинув занавески, минут пять зачарованно смотрим на него. Потом Капюсин включает музыку, мы опять некоторое время прыгаем на кровати и, тяжело дыша, валимся на мягкую постель. Номер состоит из двух спален и маленькой общей гостиной, он просторный, светлый, роскошный. Капюсин громко пищит, увидев огромную ванную комнату.

– Мы в раю, Леа, – нараспев произносит она, в очередной раз вытаскивая платья из сумки и аккуратно развешивая их в шкафу. – Все, миссия выполнена, теперь с чистой совестью можно и погулять, – запихивая телефон в карман, улыбается подруга, а потом лукаво добавляет: – Мама просто кипит от зависти.

* * *

Решив поесть устриц с картошкой фри, мы обедаем в обычном уличном кафе. Пьер бесконечно что-то рассказывает, Квантан наполняет наши бокалы, а Рафаэль просто сидит рядом со мной, и мне так хорошо от этого!

– Давайте погуляем у моря? – предлагает он после обеда, и мы идем по выложенной плиткой дорожке в сторону довильского пляжа. Знаменитые разноцветные зонтики выставлены в ряд, привлекая внимание туристов.

– Вы знали, что здесь у многих звезд есть свои пляжные кабинки? – спрашивает Капюсин. Парни кивают, а я качаю головой и признаюсь:

– Я тут в первый раз.

Рафаэль кивает в сторону маленьких построек, которые тянутся вдоль пляжа, и говорит:

– Видишь имена?

– Сэр Ридли Скотт, Стивен Спилберг, Жорж Лукас? – с усмешкой читаю я.

– Тут тоже проводят фестиваль, конечно, не такой масштабный, как в Каннах, но все же, – пожав плечами, объясняет мне Квантан.

– Когда я была маленькой, я мечтала, чтобы и мое имя тут написали, – делится с нами Капюсин.

– Ты хотела быть актрисой? – спрашиваю я.

– Нет, просто хотела кабинку со своим именем! – фыркает она. – Помню, мечтала, как стану гулять по пляжу и перед одной из кабинок будет написано: «Капюсин Мишель».

Мы улыбаемся. Несмотря на прекрасную погоду, вблизи моря дует прохладный ветер. Он играет моими волосами, заставляет щуриться и натягивать рукава толстовки до самих пальцев. Я смотрю на Северное море, такое пенистое, и ошеломленно произношу:

– Оно молочного цвета!

– Море? – подойдя ближе, Рафаэль садится на песок, и я опускаюсь рядом.

– Да, море. Я никогда не видела море молочного цвета. В нем вообще купаются?

– Летом да, но и тогда вода прохладная, градусов шестнадцать, не больше. Все равно после жаркого дня это непередаваемое чувство, – делится воспоминаниями он, – когда разгоряченная кожа окунается в ледяную воду, и все тело начинает гореть.

– Это приятно?

– Я бы сказал, на любителя, но мне нравится, – улыбается он. Я накидываю капюшон, стараясь спрятаться от ветра. – Давай сюда руки, погрею, – он берет мои руки и дышит на них. Я смотрю на его губы, они покраснели на ветру, и мне ужасно хочется почувствовать их мягкость. Я облизываюсь, он улыбается, наклоняется и нежно целует меня.

* * *

Без пятнадцати восемь я с улыбкой смотрю на себя в зеркало. На мне непривычное черное классическое платье. Длиной до колена, с круглым горлом, оно выглядит очень традиционно, но мне это нравится. Я слегка накрасилась и заколола волосы, и вот теперь смотрю в глаза своему отражению, пытаясь разглядеть в них следы собственных эмоций. Когда-то во мне умерло желание нравиться себе, и я думала, что так будет всегда. Но сейчас я гляжу на себя и, что немаловажно, ВИЖУ себя. И я себе нравлюсь. Нет, я не стала другой, улучшенной версией, которая научилась правильно жить. Я все та же Леа, которая очень далека от идеала, но в моей жизни появился человек, способный разглядеть меня и не отвернуться. А еще я осознаю одну простейшую на первый взгляд, но очень важную вещь: пока в твоей груди бьется сердце, все можно изменить. А навсегда или на время – решать тебе. Только тебе.

* * *

– Леа в платье! – на весь коридор орет Пьер. – И посмотрите-ка, у нее не кривые ноги!

Квантан, как обычно, качает головой. Кузены стоят в коридоре и выглядят невероятно привлекательно – на них безупречно сидят идеально пошитые костюмы, а белоснежные рубашки с галстуками-бабочками добавляют шарма.

– Неудивительно, что внучки подруг вашей ма́ми мечтают о танце с вами, – подмигнув, говорю я.

– Я не понял, это был комплимент? – приподнимая брови, интересуется Пьер. – Потому что он такой завуалированный… В следующий раз просто скажи: «Пьер, ты горячее красного перца», и я все пойму.

– Пьер, ты горячее красного перца, – весело восклицает Капюсин, и Пьер теряет дар речи, увидев ее в ярко-красном шелковом платье в пол, без бретелек, да еще и с полукруглым шлейфом.