Нераскрытая самость

Наиболее важные символы, однако, не индивидуальны, а коллективны по своей природе и происхождению. Чаще всего мы обнаруживаем их в религиях. Верующий убежден, что они имеют божественный источник – что они суть откровения, данные свыше. Скептик полагает, что они придуманы человеком. И тот и другой неправы. С одной стороны, такие символы действительно подвергались тщательному и вполне осознанному совершенствованию на протяжении веков, как и религиозные догмы. С другой стороны, это représentations collectives, восходящие к далекому прошлому; их в самом деле можно считать «откровениями», но только в том смысле, что они суть образы, берущие начало в сновидениях и творческих фантазиях. Последние представляют собой безотчетные, спонтанные манифестации, а вовсе не произвольные и преднамеренные изобретения.

Никогда на свете не существовало гения, который бы сел за перо и сказал: «Сейчас я придумаю символ». Никто не может взять более или менее рациональную мысль, возникшую как логический вывод или сознательно выбранную, а затем представить ее как «символическую» фантасмагорию. Какой бы фантастической ни казалась обертка, все равно это будет не символ, а знак, намекающий на сознательную мысль. Знак всегда меньше того, на что он указывает, а символ всегда заключает в себе больше, чем предполагает его очевидное значение. Посему мы никогда не останавливаемся на знаке, но идем прямиком к цели, которую он обозначает; символ же представляется нам достаточным сам по себе, ибо он обещает гораздо больше, чем выражает непосредственно.

Если содержание сновидения согласуется с сексуальной теорией, то мы заранее знаем его суть; если же оно символично, мы по меньшей мере можем сказать, что пока не понимаем его. Символ ничего не маскирует, он раскрывается во времени. Очевидно, что толкование даст один результат, если вы считаете сновидение символическим, и совершенно другой, если вы предполагаете, что основная мысль просто замаскирована, но уже известна в принципе. В последнем случае толкование не имеет смысла, ибо вы находите только то, что и так уже известно. По этой причине я всегда советую своим ученикам: «Узнайте о символизме как можно больше, но забудьте все это, когда анализируете сновидение». Этот совет настолько важен на практике, что я сам взял за правило напоминать себе, что никогда не смогу понять сновидение настолько, чтобы истолковать его верно. Я делаю это с целью приостановить поток собственных ассоциаций и реакций, которые в противном случае могли бы затмить неуверенность и колебания моего пациента. Поскольку для аналитика чрезвычайно важно получить как можно более точное представление о посыле сновидения, контекст его образов необходимо исследовать с максимальной тщательностью. Когда я работал с Фрейдом, мне приснился один сон, весьма показательный в этом отношении.

Мне снилось, что я в «своем доме», по всей видимости, на втором этаже, в уютной гостиной, обставленной в стиле восемнадцатого века. Я удивлен, потому что никогда раньше этой комнаты не видел. Мне интересно, как выглядит первый этаж. Я спускаюсь вниз и обнаруживаю, что там довольно темно. Стены обшиты панелями, а тяжелая мебель явно датируется шестнадцатым веком, если не раньше. Мое удивление и любопытство усиливаются. Я хочу узнать, как устроен весь дом, и решаю спуститься в подвал. Я нахожу дверь, а за ней – каменные ступени, которые ведут в большую сводчатую комнату. Пол выложен каменными плитами, а стены выглядят совсем старыми. Я разглядываю кладку и понимаю, что раствор смешан с битым кирпичом. Очевидно, это древнеримская стена. Мое возбуждение нарастает. Я замечаю железное кольцо, вделанное в одну из каменных плит в углу. Я поднимаю ее и вижу еще одну узкую лестницу, ведущую вниз, в какую-то пещеру. Очевидно, это доисторическая гробница. В ней я нахожу два черепа, несколько костей и осколки керамики. На этом я просыпаюсь.

Если бы Фрейд, анализируя это сновидение, следовал моему методу изучения контекста, он бы услышал весьма любопытную и многозначительную историю. Впрочем, скорее всего, он бы списал мой рассказ на попытку уйти от проблемы, которая в действительности была его собственной. На самом деле этот сон представлял собой краткое изложение моей жизни – жизни моего разума. Я вырос в доме, построенном двести лет назад, большинство предметов мебели насчитывало лет сто, а самым захватывающим интеллектуальным приключением было чтение Канта и Шопенгауэра. Труды Чарльза Дарвина стали для меня величайшим открытием. Прежде я жил со своими родителями в средневековье, где миром и человеком управляли божественное всемогущество и провидение. Этот мир устарел. Знакомство с восточными религиями и греческой философией релятивизировали мою христианскую веру. Именно по этой причине первый этаж был таким тихим, темным и явно необитаемым.