Нерастраченное время

Отворачиваюсь, блуждая взглядом по комнате, и вдруг замечаю, что с тумбочки исчезли все Сонины фотографии. Дышать становится больно.

– Усадки почвы уже быть не должно. Давай поставим памятник? Можно заказать ангелочка…

– Тебе мало стены плача?

– Это другое…

– Я так не думаю.

– Почему ты такой жестокий?!

– Потому что мёртвым – мёртвое, а живым – живое.

– Это просто дань памяти! – возражаю я.

– Нет, не просто. Тебя же больше ничего не интересует!

– А чего ты хочешь? Чтобы я веселилась и наслаждалась жизнью?!

– Я хочу, чтобы ты начала жить.

– Иди к чёрту! – не выдерживаю я.

Он долго-долго смотрит на меня. Прикидывает. Взвешивает.

– Хочешь памятник – выходи на работу!

– А… так тебе денег жалко?

– Нет, мне жаль тебя, Кать. – Просто говорит Саша. – А теперь извини, мне некогда… – он демонстративно берётся за газету.

Мечтаю вырвать её из его рук и разорвать в клочья, потребовать продолжения разговора, но понимаю – это бесполезно. У моего мужа ангельское терпение и мягкий нрав, но, если он что-то решил, его не переупрямить. Я ухожу ни с чем, громко хлопнув дверью.

День 318-й. День рождения Сони

Апрель неспешно вошёл в мою жизнь, хлюпая носом. И снова я у окна, наблюдаю за тем, как водяные змейки снуют по стеклу туда-сюда, а несчастные прохожие месят снежную кашицу, маневрируя между машинами. Но мне их совсем не жаль.

Сегодня одиннадцатый день рождения Сонечки. Не состоявшийся.

Свернувшаяся клубком боль сегодня особенно лютует, царапается и шипит, сводя меня с ума. Брожу из угла в угол, не зная, чем занять свою память, что так услужливо подсовывает картинки из будущего, которое уже никогда не наступит: задорный детский смех, цветные колпачки, гости, подарки…

Словно наяву вижу Сонечку в любимом жёлтом сарафанчике, рот измазан шоколадным тортом, а прозорливые пальчики развязывают огромный бант на коробке.

– Ролики?! Мам, пап, я вас обожаю…

Шум из прихожей возвращает меня на грешную землю. Все это осталось где-то за кадром. Или даже не так. Плёнку нашей счастливой жизни безжалостно оборвали, и здесь теперь безнадёжно властвуют уныние и скорбь. Если бы только небо сжалилось над нами… но небеса не знают жалости.

– Кать? – Саша приоткрывает дверь и заглядывает в детскую. – Не хочешь выйти? Сегодня ведь день рождения Соньки… – его слова срабатывают, как брошенная спичка в бочку пороха – взрыва уже не избежать.

– Я прекрасно знаю, какой сегодня день! – мой голос дрожит, будто покосившееся здание во время землетрясения.

– Прости… я только хотел провести этот день вместе с тобой… – я вижу его замешательство, но мне все равно, – вспомнить Соню.

– Я ни на секунду не забываю о ней, ясно?! – и теперь я кричу так, словно земля уже разверзлась. – Уходи!

– Ладно! – на сей раз он хлопает дверью так, что стекла в книжном шкафу дребезжат.

День 366-й. Кладбище

На кладбище тихо и так… живо. Это ведь здесь дом мёртвых. Однако среди могил и памятников я чувствую себя спокойнее, чем где бы то ни было на земле. Наверное, потому что сама застряла где-то между двумя мирами – ни жива, ни мертва. Тело функционирует, а вот душа…

В поисках Сониной могилы брожу по лабиринту узеньких дорожек, что прячутся между бесконечными оградками. Сторож объяснил, как добраться до новой части кладбища, только я все равно плутаю, будто в чужом незнакомом городе. Стараюсь не смотреть на надгробия, но глаза сами выхватывают таблички с именами.

Петров Василий Иванович, 13.10.1913–11.11.1962.

С выцветшей и пожелтевшей фотографии на меня добрыми глазами смотрит седой мужчина с тёплой улыбкой. Какую жизнь прожил этот человек? Отчего умер? Остался ли в чьё-то памяти? Могилка заброшена, значит вряд ли его навещают… Да и полвека прошло, может, никого из родных и не осталось.

Иду дальше, разглядывая могилы, ставшие последним приютом для множества усопших. Старики, мужчины и женщины, подростки и дети. Где-то похоронены целые семьи – будто переехали на новую квартиру… Они смотрят на меня с гранитных плит, провожают взглядом.

Наконец, добираюсь до нового «микрорайона». Здесь по большей части только деревянные кресты, памятники установить ещё не успели. Сердце болезненно саднит, ведь у моей девочки его тоже нет…

По дороге на кладбище я ещё раз попыталась поговорить с Сашей на эту тему, но все без толку. Он согласен на самый обычный и ничем не примечательный памятник, каких тысячи, я же хочу для Сонечки самого лучшего… Кончилось все ссорой. Саша высадил меня у ворот и отказался проведать Соню. Сказал, что хочет вспоминать её живую, и остался ждать в машине.

Небольшая могилка вырастает передо мной неожиданно. Добротный блестящий крест, словно одинокий солдат охраняет покой моей девочки. Хотя мне до сих пор не верится, что Сонечка там, под землёй… Вытирая слезы, кладу в изголовье огромный букет ромашек – её любимые цветы.

Говорят, что время лечит любые раны, даже смертельные.

Неправда.