— Вот-вот. Разработавшему эту систему учета хватило сообразительности оформить записи таким образом, чтобы они оказались бесполезными в качестве улики. Даже если АДБ и выдал коммерческую тайну, однозначно его личность установить нельзя.
— Ну вообще замечательно. Что же, мы понапрасну тратим время? Боюсь… Хотя подожди.
— Что?
Внезапно снизошедшее озарение столь ошеломляюще, что у меня даже перехватывает дыхание. Я с раскрытым ртом поднимаю взгляд на Клемента, но до него пока не доходит.
— Эти записи, — судорожно выдавливаю я, — бесполезны, если только…
На мгновение останавливаюсь, чтобы немного успокоиться.
— Если только не известны фамилии всех членов клуба!
Тут челюсть отвисает и у великана.
— Черт! — ахает он. — Блокнот!
— Именно! Если известны фамилии членов клуба, информация в этих папках с указанными инициалами становится гораздо интереснее. Допустим, нам известна фамилия этого АДБ, а также тот факт, что он состоял в правлении какого-то крупного банка, — и тогда вычислить его подлинную личность не так уж и сложно!
— Поэтому-то блокнот и был так важен. Он давал ключ к разоблачению всех этих ублюдков!
— И наоборот. Как нам открылось, толку от записной книжки было очень мало, раз уж в ней указывались только фамилии. Но вот вместе папки и блокнот предоставляют практически неопровержимую улику!
Достаю из кармана телефон, чтобы проверить свою теорию сопоставлением инициалов с электронной таблицей членов «Клоуторна». Два слова в верхней части экрана пресекают мои планы на корню: «Нет сети».
— Черт! Нет связи.
— Связи?
— Мы в сельской глуши, Клемент. Чтобы работать, телефону нужно связаться с вышкой. А тут наверняка на километры ни одной.
— А что ты хотела проверить?
— Хотела открыть нашу таблицу с фамилиями и найти членов клуба по инициалам. Например, мне очень хочется узнать, кто этот АДБ.
— Ну, он-то может и подождать. Как насчет того чувака, Нитеркотта?
— Точно!
Я веду пальцем по ярлыкам, пока не достигаю последней папки, с инициалами НДХ. Раз уж досье расставлены по алфавитному порядку, закрываю верхний ящик и открываю следующий.
Примерно посередине мне попадается единственная папка, в которой могут содержаться сведения о Лэнсе Нитеркотте: с буквами НЛГ на ярлыке.
Трясущимися руками достаю безобидную на вид желтоватую папку и кладу ее поверх ящика. Какие бы секреты в ней ни содержались, Лэнсу они стоили жизни, а Стейси — отца.
Внутри обнаруживается один-единственный лист бумаги.
Мы с Клементом принимаемся за чтение, и нам открывается подлинная степень вовлеченности Нитеркотта в деятельность клуба.
Перечитываю второй раз и закрываю папку.
— М-да, трагично, — тихо произносит великан.
— Да уж. Вот бедняга.
Стейси рассказывала, что ее актерская карьера в детстве прервалась из-за проблем со здоровьем. Важную деталь, однако, она не упомянула — а именно, продолжительное пребывание в больнице вследствие острой почечной недостаточности. У Государственной службы здравоохранения доноров не оказалось, и Лэнс Нитеркотт в отчаянии обратился к «Клоуторну» за услугами, заключавшимися в незаконном получении донорской почки и хирургической операции по пересадке. Две услуги от клуба коррупционеров ради спасения дочери — да кто бы отказался от подобного предложения?
Но вот записи об оказании Лэнсом ответных услуг отсутствуют, что, как я точно помню, подтверждалось и цифрами в блокноте. По-видимому, Нитеркотт так и не погасил свою задолженность. Быть может, откупиться ему не позволяли его эстетические принципы, а может, он пытался, но у него не вышло. В чем бы ни заключалась причина, настойчивые требования клуба вернуть долг подтолкнули его к алкоголизму, и в конце концов он заплатил самую страшную цену.
Я убираю папку в ящик.
— Теперь-то ты понимаешь, пупсик, что я тебе говорил?
Поднимаю взгляд на великана.
— Даже когда клуб вроде бы и закрылся, на этого чувака Нитеркотта все равно наезжали насчет долга. Твой приятель снаружи организовал его убийство — и хрен знает, скольких еще. На его руках кровищи до черта больше, чем на моих.
Я киваю, уже ощущая некоторую вину за свои недавние мысли, и со вздохом соглашаюсь:
— Возможно. Только мне все равно жаль, что он погиб.
— Почему?
— Так бы я увидела корчи этого ублюдка, когда его преступления станут известны.
— Значит, ты все-таки напишешь статью?
— Хочу я этого или нет, уже не имеет значения. Я должна.
Я уже собираюсь приступить к извлечению из ящиков всех папок, но тут Клемент мягко кладет мне руку на плечо.
— Знаешь, все будет хорошо.
— Ты о чем?
— О тебе, мне, обо всем. Я чувствую это.
Смотрю в его невероятные голубые глаза и так хочу ему поверить. И ничего я так не желала бы, как провести остаток своей жизни с любящей, чуткой и заботливой версией Клемента. А чего не желаю совсем, так это провести остаток жизни с мужчиной, способным убивать и глазом не моргнув. Возможно ли разделить две эти личности — почем я знаю… И в данный момент мои душевные раны слишком саднят, чтобы даже задумываться над этим.
— Увидим, — отвечаю я с вымученной улыбкой.
— Для меня этого достаточно. Пока.