Неравная игра

— Я… хм… Должно быть, Алекс послал его мне по ошибке, — мямлит Эрик.

— Ах вот как?

— Именно! Да я даже не знаю, что такое твит!

— Но когда я спрашивала, ты сказал, что в жизни не слышал о клубе.

— Да, не слышал. Это же просто дурацкая фотография, я ее толком и не разглядывал.

Голос, однако, выдает его панику. Я начинаю подозревать, что известно Эрику гораздо больше, нежели он признает.

— Так, посмотрим, что еще у нас тут есть.

Загар на лице старика бледнеет в буквальном смысле.

Я открываю мессенджер. В нем уйма сообщений, однако адресата всего три, все обозначены лишь инициалами.

— Как я вижу, ты активно переписывался с тремя людьми — некими АП, ТБ и ЭХ. АП, насколько понимаю, — это Алекс Палмер, но, быть может, просветишь нас, кто такие ТБ и ЭХ?

Старик молчит, и я стучу по одному из сообщений от ТБ, полученному в субботу вечером, и для Клемента зачитываю его вслух:

«Я сделал, что ты просил. От квартиры остался лишь пепел, как и от блокнота. Теперь мы в расчете. Не пиши мне больше».

В следующее мгновение до меня доходит смысл прочитанного. Я ошарашенно поворачиваюсь к Клементу:

— ТБ — это же Терри Браун!

Прежде чем великан успевает отозваться, я открываю сообщение, адресованное ЭХ. И немедленно понимаю, что уже читала его. И понимаю, что означают инициалы ЭХ.

— ЭХ — это же я, верно, Эрик? Полученные мной сообщения с угрозами отправлялись с этого телефона.

Он молчит.

— А значит, ты и есть… О нет!

Клемент, однако, все понимает.

— Охренеть! — выпаливает он, уставившись на старика. — Так ты и есть тот самый Таллиман?

36

Какое-то время мы с великаном молча таращимся на мертвецки бледного пенсионера. Уж не знаю, о чем думает Клемент, но лично я мысленно перебираю способы, которыми так и убила бы Эрика. Потом принимаюсь расхаживать по комнате, сводя воедино известные мне факты.

Наконец останавливаюсь в паре метров от старика.

— Ты… Ты, гребаный… О боже!

Слов мне не подыскать, зато действие напрашивается само собой. Я с такой силой влепляю пощечину Эрику, что от резкой боли в ладони у меня даже перехватывает дыхание. Старику, впрочем, куда больнее, поскольку он с криком отшатывается.

— Усади его! — рычу я великану. — Мне нужны ответы.

— Не тебе одной! — бросает тот и с готовностью волочет Эрика обратно в угол.

Без долгих церемоний Клемент толкает старика в кресло, а я делаю несколько глубоких вздохов и собираюсь с мыслями. Теперь-то предсмертные слова Терри Брауна обретают смысл. Когда я спрашивала его, кем является Таллиман, мне показалось, что он ответил что-то вроде «бери», но на самом деле журналист пытался произнести «Бертлз». И где только были мои глаза? Мне следовало обо всем догадаться в ту же секунду, как Эрик появился на пороге этой комнаты.

— Прости, — начинает он скулить. — Мне правда жаль…

— Заткнись, на хрен! — взвизгиваю я. — Рот раскрывать будешь только тогда, когда я тебе разрешу!

Вновь принимаюсь расхаживать по комнате, сопоставляя детали истории. Хотя многие и складываются друг с другом, общая картина от меня все же ускользает. Мне надо успокоиться. Закрываю глаза и дожидаюсь, пока дыхание не выровняется.

— Так, — наконец объявляю я Эрику более-менее нормальным голосом. — Сейчас я буду задавать тебе вопросы, и ты будешь на них отвечать.

Он кивает.

— И на тот случай, если у меня возникнет хоть малейшее подозрение, что ты мне лжешь, тебе стоит вспомнить одно решающее обстоятельство.

— Что за обстоятельство? — осторожно спрашивает старик.

— Для всего мира Эрик Бертлз мертв. И если сегодня ночью ты окочуришься по-настоящему, никто ничего не заметит.

Эрик вцепляется в подлокотники так, что белеют костяшки — по-видимому, до него только доходит вся серьезность его положения. А мне тошно даже смотреть на него. Ведь его виновность превращает в насмешку буквально все, что я знала. Многие годы я равнялась на него, доверяла ему, почитала его. И все это от начала до конца было ложью. Человек, о котором я скорблю уже полгода, оказывается тем же самым, за кем я и охочусь — председателем клуба «Клоуторн».

Вытаскиваю из-за стола стул, водружаю его перед Эриком и усаживаюсь. Клемент занимает позицию возле его кресла. О побеге старику и думать нечего.

— Итак, начнем, — говорю я. — Но сперва я хотела бы узнать, ты предпочитаешь, чтобы тебя называли Эриком или Таллиманом?

Старик предпочитает отмолчаться.

— Довольно банальное прозвище, тебе не кажется? С какой стати ты вообще его выбрал?

Снова молчание. Я поднимаю взгляд на Клемента, и он улавливает посыл и угрожающе гудит:

— Давай, отвечай ей, пока я не вышел из себя!

— Ладно, — вздыхает Эрик. — Прозвище меня совершенно не заботило, хотя, как мне представляется, оно и придавало некоторую таинственность моему положению. Люди боятся неизвестного. Некоторые дети не могут заснуть из-за злого буки, а некоторые взрослые — из-за Таллимана. Точнее, не могли, коли столько времени прошло…

— Что ж, рада, что хоть с чем-то разобрались. А теперь поведай нам, зачем тебе понадобилось фабриковать свою смерть.