Неравноценный обмен (СИ)

========== Пролог ==========

Цзинь Гуанъяо в который раз поерзал по кровати, но снова так и не нашел удобного положения.

Каждый вечер, впрочем, почти всегда заканчивавшийся у главы ордена Цзинь глубокой ночью, он с нетерпением ожидал момента, когда сможет вытянуться на постели, — и каждый раз сталкивался с тем, что ему никак не удавалось устроиться по-настоящему удобно. Сперва, пока у власти был отец, Цзинь Гуанъяо казалось, что это просто кровати не очень удачные. Встав во главе ордена лично, он заказал себе самую мягкую постель, какую только было возможно, однако оказалось, что на ней спалось еще хуже. Воздушный матрас прогибался дугой, и спина ныла еще сильнее. Опытном путем, меняя кровати едва ли не чаще, чем одеяния, Цзинь Гуанъяо установил, что спать все-таки лучше на чем-то достаточно жестком. Спина так болела меньше, хотя найти удобную позу все равно бывало нелегко.

По идее, спина у него вообще не должна была болеть. На заклинателях все заживает, как на собаках, раны затягиваются стремительно, зараза не берет, а собственные внутренности служат исправно. Если с заклинателем было что-то не так, то это либо от слишком длительного истощения, либо от дурного настроения. Вэни в своих медицинских трактатах вообще утверждали, что все болезни от нервов… ну, кроме разве что совсем дурных, передающихся половым путем. Те — от удовольствия. Но в результате тоже от нервов, потому что если не переживать, то и это излечимо.

А Лань Сичэнь, которому Цзинь Гуанъяо как-то раз, уже давно, рискнул пожаловаться на спину, заявил, что вся проблема исключительно в его воображении. Даже слово совершенно идиотское употребил: «психосоматика». Где он его откопал только? Хорошо хоть, пояснил. Мол, это последствие стресса: Яо кажется, что спина должна болеть, вот она и болит. И надо просто перерасти негативный опыт, отбросить его, прийти в гармонию с собой — и все будет хорошо.

Цзинь Гуанъяо на названого брата тогда даже немного обиделся. Лань Сичэню легко было говорить: его-то с лестницы никто никогда не кидал. А если бы и кидал, то с таким уровнем самосовершенствования это, возможно, и правда не так уж страшно. Впрочем, допускал Гуанъяо, быть может, дядя Лань и сбрасывал своих племянников с лестницы. В качестве разминки перед тренировкой. В детстве. И телесно им ничего не было: нефрит — камень крепкий. Правда, А-Лин тут умудрился как-то расколотить нефритовую вазу, ну так то А-Лин. Он мальчик талантливый. А живым Нефритам Гусу Лань все нипочем… Разве что на головы остались стукнутыми. Оба. Лань Ванцзи точно на голову ударенный, к счастью, с ним Цзинь Гуанъяо встречаться практически не приходится. Лань Сичэнь скрывается более талантливо — но его Яо знает гораздо лучше.

Образ Лань Сичэня как наяву встал перед глазами, и Цзинь Гуанъяо в очередной раз перевернулся с бока на спину, с трудом подавив мучительный стон — и даже не из-за спины. В Лань Сичэне было идеально почти все, помимо того, что его не было прямо здесь, в этой кровати. И ведь ладно бы у него имелся кто-то другой! Цзинь Гуанъяо умел и ждать, и бороться. Если бы этот «кто-то» существовал, его можно было бы вытеснить из сердца второго брата. Однако Цзинь Гуанъяо, именно потому, что знал Сичэня очень и очень хорошо, не сомневался, что вытеснять некого. Сердце Лань Сичэня являлось монолитным, без единой норки для кого бы то ни было.

Тридцативосьмилетний девственник — это тяжкое испытание. Оглядываясь назад, Цзинь Гуанъяо клял себя последними словами, что не рискнул когда-то давно, когда они оба были желторотыми юнцами и могли себе позволить куда больше свободы. Тогда и поцелуи, и объятия, и — чем судьба не шутит! — внезапный секс можно было бы объяснить порывистостью, свойственной молодости. Например, когда они прятались вместе от Вэней. Или сразу после победы. Яо не решился: ему все казалось, что он недостаточно хорош для такого блистательного господина, что будет если и не осмеян, то однозначно отвергнут. Год за годом Яо убеждал себя, что вот еще одна ступень наверх, еще одно достижение — и между ним и Сичэнем не окажется преград…

И дождался того, что уже оба они стали слишком серьезными, слишком солидными, слишком взрослыми, чтобы вот так просто, ни на что не оглядываясь, ухнуть друг другу в объятия, словно с головой в омут. Если и сейчас окажется, что Лань Сичэню ничего такого от названого брата не надо, то уже не получится отшутиться.