Неразделимые

— Мне, хозяин, седлышко. Килограмм.

— Андрия, куда ж столько?

— А что? На двоих.

— Много… И не спросил почем, разве можно так?

— Не беспокойся, не пропадет. Что останется, возьмем с собой.

Зал был полон; люди галдели, переговаривались во весь голос; все, сидя кто со стаканом, кто с бутылкой в руке, посматривали в сторону пня с таким нетерпением, точно их ждало даровое угощение.

— Погоди, обожди, сперва — господину с его матушкой! — кричал хозяин, пробиваясь к столу, у которого сидели Андрия и мать.

— Извольте, угощайтесь! Такого барашка нигде больше не отведаете, будьте уверены! А не понравится седло — верните, подадим лопаточки. Лопаточки — пальчики оближешь!

— Еще литр красного, — говорит Андрия.

— Пол-литра, — поправляет мать.

— Ладно, пол-литра вина и кувшин воды. Ключевой, холодной.

Барашек превзошел все их ожидания. Он пах молоком и розмарином. И хлеб домашней выпечки, пшеничный, с примесью кукурузной муки был только что из печи.

— А я боялась, надует, — сказала старуха. — Вишь, что просили, то и принес — седло. Знает, чтоб ему сдохнуть, кому лучший кусок подкинуть! Кто на машине приехал. Голытьбе и кости сойдут!

— Вкусно?

— Эх, сынок, не всякий день на столе барашек!

Старуха сосредоточенно ела. Почти беззубая, она ловко помогала себе пальцами, крошила хлеб, разрывала мясо, отправляя в рот довольно крупные кусочки, с удовольствием разжевывала, глотала, будто вернулась с поля, а не из больницы. От первого глотка вина она содрогнулась, но потом исправно допивала до дна все, что наливал ей сын.

— Чувствуешь, Андрия, как лозою пахнет?

— Да, конечно.

— Ну, в жизни своей так не ела, не пила! — Она улыбнулась. — А ты чего не пьешь?

— Мне нельзя.

— Почему?

— Милиция остановит.

— Вот беда-то… А мне, значит, можно?

— Можно. Ты же не за рулем.

— Ну да, спьяну можешь и в канаву сковырнуться, — сообразила она и, чуть помолчав, добавила: — Надо было, Андрия, и девочку взять. Детишки любят ездить. То-то была б ей радость!

— Ты же знаешь, ей в школу надо.

— Не пропала б твоя школа один денечек и без нее.

Мать задремала на мягком сиденье, едва они выехали из Брестика. Сначала, сопротивляясь сну, смотрела в окно, а потом свернулась в уголке и закрыла глаза. Внезапно машина стала, и она проснулась.

— Сбежал, да? Сбежал?

— Кто сбежал? — Вымазанный, нахмуренный Андрия, подняв капот, копался в моторе.

Услыхав доносящееся из багажника похрюкиванье, старуха поняла, что ошиблась, умолкла и высунулась из окошка — посмотреть, чем занят сын.

— Сдох, чтоб ему!

— Да не сдох, Андрия, слышишь, голос подает!

— Слышу! Мотор сдох! Машина!

— Застряли, бес ее возьми?

— Застряли! Уделалась нам с тобой на радость! На мягком ходу, с амортизаторами! Швабский гроб на колесах, в бога ее…

Мать выбралась из машины, подошла к Андрии, нагнулась над черным грязным клубком деталей и всяческих проводков:

— Андрия, не бери греха на душу, не поноси бога! Неужто нас эти железки везли? Слава тебе, господи, хоть досюда-то доехали!

Андрия взъерошил волосы перепачканными машинным маслом пальцами, задумался. Свечи в порядке, аккумулятор тоже. Что-то неладно, а что — непонятно. До подножия горы худо-бедно дотянули, а чуть пошло в гору… И почти у самого села! Черт бы побрал и мотор, и село — кто его только туда загнал, на самую верхотуру! Известно кто: турки! И в войну оно горело — итальянцы подожгли, да только опять же не сгорело!

— Застряли, говоришь?

— Застряли, мама.

— Я как чувствовала! Ладно, тут близко, пешком дойдем.

Андрия налился кровью.

— Пешком, да?! Товарищ полковник с маменькой и с поросеночком на руках, да?

— Сыночек, поросеночка я возьму…

— Не возьмешь! Марш в машину и тихо сиди, носа не показывай, если бога помнишь!

— А может, сходишь в село за волами?

— Никуда я не пойду! Или починю, или подожгу! Мало я их в войну спалил, этих черепах итальянских да немецких! И эту к ним отправлю!

Он сунул голову под крышку капота и погрузил руки в разогретый мотор.

— Надо же засесть именно тут! Первый раз в родное село отправился на машине и — на тебе! Соседи со смеху помрут!

Старуха робко выглядывает из окошка: сказать? промолчать? Все-таки не удержалась:

— Может, керосин кончился?

— Молчи, мать, богом тебя заклинаю!

Бензина, отправляясь в путь, он залил на пятьсот километров. Сколько же они отмахали? Не узнать, счетчик тоже не работает. Тьфу! То ли насос барахлит, то ли нарушена подача бензина… И именно здесь, когда они уже почти у цели! Такую дорогу одолели, могли бы уж как-нибудь протянуть еще сотню метров. Да вот — не смогли.

Вдруг ему пришло в голову, что причина и в самом деле в горючем, в том, что бензин не поступает в карбюратор. Если они двинут в гору задом, он естественным образом потечет, куда следует. Андрия уселся за руль, снял машину с ручного тормоза, включил вторую скорость, выжал сцепление, а потом, сняв ногу с педали, рывком вывел автомобиль с ухабистой дороги на обочину. Машина повернулась багажником к горе, и мотор заработал.

— Андрия, я назад не поеду! Не хочу в город. А я не знала, что и в машине есть водопровод!

— Бензовод, мама.

— Завелась, мерзавка, слава богу!