Пес был мертв, да это и неудивительно: «Волга» ехала быстро, набрав скорость на подъеме. Латышев присел на одно колено перед убитой собакой (слезы лились ручьем, и плечи тряслись от рыданий) и обхватил голову руками. И он, конечно, подумал о знаке судьбы, о том, что какая-то высшая сила подарила ему этот мохнатый окровавленный трупик, но уже не хотел этого подарка – и многое бы отдал, чтобы пес сейчас бежал к своей пятиэтажке, живой и невредимый. И винил себя: если бы он не мечтал об этом неразменном рубле, не выдумывал глупостей, не тащил собаку в кусты, сейчас все было бы иначе!
Но слезы высохли, едва из-за угла послышались голоса и смех. И кто-то внутри ехидно произнес: «А ты думал, неразменный рубль – это так просто?»
Латышев, еще не успев толком подумать и содрогнуться от отвращения, сгреб мертвую собаку в охапку (та стала вдруг неестественно тяжелой) и потащил обратно в кусты. Запах псины мешался с запахом крови, на жаре особенно сильным, и, едва скрывшись от посторонних глаз, Латышев бросил трупик на землю. Его чуть не вывернуло наизнанку, спазмы от желудка покатились к горлу, и слезы выступили на глазах уже не от жалости.
«А ты думал, неразменный рубль – это так просто?»
Физрук вернулся домой, как всегда, часов в семь, на час раньше мамы. Латышев в это время распихивал по местам бобины, которые вместе с магнитофоном носил к Виталику. У Латышева было много редких записей, которые заинтересовали Виталика («Трубный зов», например), и до ужина в «Айвазовском» они всего переписать не успели. Физрук постучал в дверь, прежде чем войти.
– Я поговорить с тобой должен, – начал он.
– По-отечески? – поморщился Латышев.
– А почему бы нет?
– Ну говорите, – он пожал плечами и повернулся к физруку лицом.
– Ты ведь, в сущности, неплохой парень… Зачем ты к ним лезешь? Ты что думаешь, ты будешь на них хоть сколько-нибудь похож, если станешь пить такое же пиво и курить такие же сигареты?
Ага, сегодня он уже неплохой парень, а вчера был дрянью…
– Не по Сеньке шапка, что ли?
– Наоборот. Надо быть выше, понимаешь?
Видел сегодня Латышев, как оно выглядит – «быть выше»! Это молча исполнять прихоти зарвавшихся пижонов?
– У нас в стране все равны, – равнодушно сказал он физруку.
– Знаешь… Это уже совсем не та страна, какой мы ее себе представляем…
– И вы не боитесь мне это говорить?
– Нет. И никому не побоюсь сказать.
Латышев решил, что физрук еще больший дурак, нежели прикидывался.
– Мне идти пора, меня ждут, – проворчал Латышев.
Никто его не ждал, часа через полтора он собирался явиться в кинозал «Айвазовского» к началу «Танцора диско» и посмотреть: вдруг и там нет билетов? На «лишних билетиках» ему тоже доводилось подзаработать, но сейчас он думал, что из билетов, купленных мамой, можно извлечь выгоду поинтересней. Не ошибся.
Кристина злилась очаровательно.
– Нет, это просто невозможно! Я что, с ума сошла – идти в кино с родителями? Они что думают, мне без них не с кем в кино пойти?
– Так и пойди без них, – Латышев пожал плечами.
– Билетов нет! – Кристинка посмотрела на него как на больного. – Я бы пошла, так ведь не купить! Знаешь, я думаю, что просто никуда не пойду. Это лучше, чем полтора часа сидеть между папой и мамой. В гробу я видала этого «Танцора диско».
– Да? Жаль. Я-то точно видал его в гробу, хотел тебе билеты отдать.
– У тебя есть? – глаза Кристины загорелись.
– Есть, есть, даже два. Держи, – он достал из кармана рубахи оба билета и протянул ей. – Можешь позвать с собой кого-нибудь, чтобы не скучно было.
– А ты?
– А я – в гробу видал. Я в «Крым» пойду, «Три дня Кондора» смотреть.
– Я его три года назад видела, – она снова очаровательно скривила губки.
– Я тоже. Ну и что. К тому же у меня дела, – Латышев сделал равнодушное лицо. Приглашать девочек в кино – это детский садик, пусть они его в кино приглашают.
– Какие, интересно, у тебя дела?
– Черную собаку надо убить. Опять же, спрятать труп надо где-то до двух часов ночи.
– Почему до двух? Ведь в полночь сказали?
– Декретное время плюс летнее: астрономическая полночь наступает в два часа ночи.
– Тогда у тебя еще куча времени! – Кристина глянула на него хитро – разгадала маневр. И про два часа ночи ей тоже понравилось.
Билеты мама взяла на последний ряд…
– Сань, а ты маму свою любишь? – хихикала румяная и помятая Кристинка на выходе из кинозала.
– А то!
– А из рук у нее ешь?
– Каждый день.
– Лучше бы мы на «Кондора» пошли… – вздохнула она.
Это точно. Латышев давно не видел такой редкостной пошлости. Впрочем, в летнем кинотеатре «Крыма» не удалось бы создать интима, как в последнем ряду темного кинозала.
– Смотри, смотри, – она дернула его за руку. – А физрук-то наш не промах!
– В этом я не сомневался… – Латышев исподлобья взглянул туда, куда показывала Кристинка. На маме было длинное шелковое платье с драпировкой, черные туфли, в которых она ходила в театр, а волосы вместо привычного конского хвоста были уложены в высокую прическу.