Неразменный рубль

– Ну что, пора? – Латышев чуть повернул голову, и губы оказались в самой непосредственной близости от Кристинкиных приоткрытых губ. Он, конечно, уже целовал ее – в кинозале, под индийские песни толстомордого Джимми, – но это было как-то не так, несерьезно, будто в шутку. А тут распахнутые глаза смотрели на него доверчиво и со страхом, плечи дрожали, и правой грудью Кристинка прижималась к боку Латышева безо всякого кокетства, исключительно в поисках защиты. И, взяв ее губы в свои, Латышев едва не поверил, что между ними возможно и большее, чем просто долгий полуночный поцелуй; ему вовсе не хотелось звать пропащего беса – ведь добивался он совсем другого. Но гордость не позволила свести ситуацию к банальному любовному свиданию.

– Пора, – выдохнул он. – Давай три раза вместе: бес пропащий, выходи.

Ничто не дрогнуло в зеркалах, не подул ветер, не потянуло запахом склепа (только дохлой собакой воняло все сильней), не скрипнула нарисованная кровью дверь (тысяча дверей). Зато на втором этаже какой-то полуночник вышел из номера, громко щелкнув замком, и чуть не вприпрыжку направился по лестнице вниз. Латышев расслышал зычный зевок и не успел подняться на ноги, как полуночник свернул с площадки на нижний пролет.

– Я так и знал, что просплю, – сонно пробормотал он, и Латышев наконец разглядел, что это тот самый парень в костюме, рассказавший им про пропащего беса. Интересно, он и спит в пиджаке и брюках со стрелками? Черт его дернул проснуться! Латышев едва не зашипел от злости.

– А тебя что, кто-то приглашал? – спросил он сквозь зубы.

– А разве нет? – парень улыбнулся обаятельно и обезоруживающе, подходя к банкетке.

– Ты спугнул пропащего беса… – неуверенно сказала Кристинка, но от Латышева не отстранилась.

– Я? Пропащего беса? – парнишка засмеялся. – Да ладно вам, вы что, поверили в эту чушь? Я же пошутил.

– А сам тогда зачем приперся? – Латышев с трудом сдерживался, чтобы не дать ему по зубам. Парень не ответил, натолкнувшись взглядом на дохлого пса.

– У… Как все серьезно… – протянул он и потрогал тельце носком безупречно вычищенного ботинка. – Действительно, мертвая черная собака.

– А ну катись отсюда… – прошипел Латышев, краснея и собираясь подняться.

– Да ладно, не злись. Я ведь не к вам вовсе спускался, я и думать забыл об этой шутке. Я трепался просто. А сейчас с ночного самолета сюда едет большой человек из одного со мной ведомства, и я должен встретить его машину. А тут… Комсомольцы на службе у темных сил, оккультизм в умах советской молодежи… – парень кашлянул. – Чего доброго, начнут таскать, искать самиздат под подушкой да выспрашивать, какой идеологический диверсант эти книжки распространяет…

Латышев сразу вспомнил «Мастера и Маргариту», которую до сих пор не вернул Наташке, перечитывая и смакуя понравившиеся эпизоды. И лежала книга именно под подушкой. Физрук, конечно, сволочь, но это не повод выставлять его идеологическим диверсантом…

– И… что теперь делать? – спросила Кристинка, приоткрыв рот.

– Что-что? Убрать тут надо все по-быстрому, – усмехнулся парень. – Да не бойтесь, минут пять-десять еще есть.

Он щелкнул выключателем, и под потолком не торопясь вспыхнули лампы дневного света. Латышев зажмурился, а парень глянул на зеркало и присвистнул:

– Да, ребята, это за пять минут и не отмоешь, все равно разводы останутся… Давайте так: вы зеркало в порядок приводите, а я все остальное на место поставлю.

При свете он уже не казался таким юным, как представлялось Латышеву, – лет тридцати он был примерно, а не шестнадцати. И возиться с зеркалом действительно пришлось долго: бурые ручейки текли по стеклу на пол, а мочить тряпку приходилось на втором этаже, в номере странного парня. И парня ли?

– Парафин от обивки потом отдерем, – тот задвинул банкетку на место, к фикусам. – Главное, чтобы на ковре следов не осталось.

Кристинка уже вытирала зеркало скомканной туалетной бумагой, и Латышев замер перед черной собакой – надо и ее куда-то деть.

– Что, не хочется? – усмехнулся парень. – Лучше ковер почисти и пол протри, а я в мусорный бак это отнесу.

Он без трепета поднял мертвое тело за загривок и опустил в разложенную на полу наволочку.

Латышев глянул на ковер: кровь, накапавшая с порезанного пальца, запеклась темными пятнышками, но мокрая тряпка размазала ее легко – на красном ковре с черно-желтым орнаментом по краям остались только грязные пятна. Но ведь это не криминал…

Парень вернулся запыхавшись и выдохнул с порога:

– Едут.

Латышев поднял голову и увидел блеснувший невдалеке свет фар. Обидно стало до слез: столько усилий – и все напрасно. Ни Кристинки, ни пропащего беса с его неразменным рублем… Он был уверен, что Кристинка пойдет в свой номер, и потащился к выходу, но она догнала его, взяла за руку и сказала, будто это само собой разумелось:

– Ну пойдем тогда на море, что ли…

И глянула на парня в костюме сверху вниз.