Нереальная реальность 1 2

Лаврушин прикрыл глаза и прислонился к металлической стенке. Корпус завибрировал. Донесся приглушенный многотонной броней рокот двигателя. Бронемашина, покачиваясь, поползла вперед.

Лаврушин пытался гнать прочь черные мысли, а они стояли в очередь, только дожидаясь приглашения, чтобы враз наброситься на сознание вместе с отчаяньем и страхом. Прочь, проклятые!

Он впал в оцепенение. Оно длилось с полчаса. Из такого состояния его вывел негромкий голос:

- Слушать сюда.

Голос принадлежал холеному офицеру четвертой ступени.

- Главное, ничего не пытайтесь предпринять, - продолжил офицер. - Не наделайте глупостей.

- Что? - непонимающе спросил Лаврушин.

- Мы вас попробуем вытащить, - офицер подмигнул - ошибиться даже в полутьме было невозможно. На миг с лица офицера слетело неприступное надменное брезгливое выражение, и он превратился в обычного человека...

***

Бронемашина остановилась. С зубовным скрежетом дверь отползала в сторону, пропуская узенькую полоску света - та расширялась и превратилась в яркий поток, ударивший по глазам после темноты внутри «Мамонта».

Лаврушин нехотя сошел на испещренный следами гусениц бетон. Безрадостно оглядел мрачный двор-колодец метров тридцати в диаметре с уходящими высоко вверх серыми безнадежно серыми стенами без единого окошка.

Пленников грубо толкнули в сторону металлической двери, которая при их приближении с лязгом провалилась вниз. За ней шли длинные, без окон и дверей коридоры с бугристыми, грубо отштукатуренными стенами.

«Ни окон, ни дверей, полна горница людей». Должны быть здесь люди, как в любой уважающей себя тюрьме. Что это тюрьма - было очевидно. А чтоб у Звездоликого, да тюрьма пустовала. Не может такого быть!

Охранники остановились перед распахнутой тяжелой металлической дверью. Лаврушин получил удар прикладом в спину, пролетел несколько метров и упал. За ним последовал Степан - он тоже плюхнулся на пол, но с гораздо большим шумом, как мешок с мукой.

- Ну что за подлецы, - Лаврушин, простонав и потирая спину, присел на корточки.

Дверь закрылась, камера погрузилась в темноту.

Лаврушин поднялся на ноги, чувствуя, что стоит на чем-то мягком и упругом и, выставив перед собой руку, осторожно направился вперед. Споткнулся обо что-то тоже мягкое и упал, почувствовав, что упал на какой-то предмет мебели типа кресла.

И зажмурился. Свет резанул по глазам. Он был ярок, как в операционной.

- Дела-а, - произнес Степан.

- Ничего себе, - следом сказал Лаврушин, когда открыл глаза и огляделся.

Он ожидал увидеть что угодно - острые крючья, деревянные колья, ржавые от крови пыточные инструменты, разложенные на столе, или дыбу на худой счет. Лежанка из хвороста, лужа на полу и склизские стены, усыпанный битыми бутылочными стеклами пол, крысиный писк и шорох - это было бы нормально для тюрьмы. Но...

- Это что, санаторий? - деловито осведомился Степан.

Видимо, диктатор не терял надежды договориться по-хорошему. Потому и предоставил подобные апартаменты, тянущие на пятизвездочный отель. Овальная комната была площадью наверное в сорок квадратный метров. Потолок был куполообразный, стеклянный. В помещении было три мягких округлых - ни за что не уцепишься, кресла из красного пластика и два таких же дивана. Полы и стены были мягкие, как диванные подушки, в них утопали ноги. На стене было два больших телевизионных экрана.

- Тут какой-то подвох, - уверенно отметил Лаврушин.

- Думаешь? - с сожалением спросил Степан.

- Уверен.

И они в молчании начали ждать этого самого подвоха.

И дождались…

Человек кричал от ужаса и боли. Кричал так, что кровь стыла в жилах. Это был предсмертный вопль раненого, обреченного, раздираемого на части существа.

Лаврушин втянул голову в плечи. И заозирался, как затравленный зверь. Вопль повторился. Стало понятно, что доносится он из динамиков под потолком.

- Бисова сила, - прошептал Степан, затыкая уши. Но это не помогало.

Новый вопль был еще страшнее первого. И от него невозможно было заслониться, спрятаться. Он продирал до косточек. Он выкликал из глубин сознания все страхи. Хотелось взвыть в такт этому крику.

А потом зажглись голографические экраны. И тут же стало понятно - у кричащего человека были все основания для такого бурного проявления чувств. Специалисты в белых комбинезонах пилили ему, привязанному к кушетке, ногу. Циркулярная пила взвыла и вновь погрузилась в живую плоть.

Это жизнеутверждающий рекламный ролик длился минут пять. Земляне закрывали уши и глаза. Но было в происходящем на экране что-то такое, что вновь и вновь приковывало взор.

Тишина обрушилась неожиданно. Она пришла как освобождение, пролилась бальзамом.

Час заключенных не беспокоили. Затем раздвинулись створки рядом с дверью, и в помещение вкатилась тележка - тоже как и все здесь округлая, лишенная острых углов и деталей, которые можно отломать и использовать для нанесения телесных повреждений. Она была заполнена едой на тарелках из мягкой пластмассы.

- Заботятся, ироды, - сказал Степан, оглядывая тележку и потирая руки. Он заметно проголодался. А поесть со вкусом он любил.