Эти люди не уставали грохаться в обмороки. Иногда они пытались вешаться и стреляться, так что Степану с Лаврушиным приходилось бежать вниз и вытаскивать их из петли. Горели синим пламенем какие-то фирмы и компании. Но потом выяснялось, что они вовсе не сгорели. Люди из ничего зарабатывали миллионы, но потом они же, будто забыв, куда их спрятали, приходили побираться и просить денег на еду, поскольку они голодают. Все здесь было наперекосяк, по-глупому.
И все друг другу врали. По крупному, по мелочам, средне - ни так, ни сяк. Ежедневно и еженощно. Врали без устали. Полезно или бесполезно. От этого вранья возникали постоянные недоразумения. Если бы они все сели однажды вечерочком и поговорили по душам, то им жилось бы куда легче. Но легче здесь жить никто не хотел, а все мечтали только об одном - запутать и без того донельзя запутанные отношения.
Все эти ненормальные раздражали. Единственно, кто вызывал симпатию, был хозяин дома - дон Рубакис. Он заслуживал и сочувствия, поскольку управляться с таким борделем - тут нужны нервы из титана. Он вечно все забывал, поскольку запомнить перипетии происходящего здесь - не в человеческих силах. Хуже всего, что забывал он и об обещании найти Большого Японца. Но когда ему напоминали, он хлопал себя по лбу и неотложно отряжал своих людей на поиски.
Дни проходили за днями. Обитатели дома постепенно стали воспринимать Степана и Лаврушина как обычных домочадцев и предпринимали попытки втянуть их в свои интриги. Обиженные женщины приходили им изливать душу и пытались через них на кого-то воздействовать. Начались сцены ревности - хотя друзья и не давали поводов. Кому-то взбрело в голову, что у Степана с Хуанитой что-то было, и три дня все питались этими слухами. Потом Хуан решил, что друзья зарятся на дедушкино завещание, хотя этого дедушку, который стонал на третьем этаже в проводах и трубках, в обнимку с молоденькой медсестрой, те ни разу не видели.
- Чую, плохо все это кончится, - сказал Лаврушин, когда им удалось выставить из комнаты дона Хуана с револьвером, из которого тот целился то в гостей, то себе в сердце.
- Ничего, выживем.
На следующий день они встретили дона Рубакиса. Тот на них посмотрел, будто увидел в первый раз, а потом вдруг привычно хлопнул себя по лбу:
- Вспомнил. Мои люди нашли Большого Японца.
- Как?! - воскликнул Лаврушин.
- Да уже два дня. Все забывал вам сказать.
- А где он?
Дон Рубакис провел их к себе в кабинет и минут десять перерывал все ящики в большом бюро красного дерева.
- Так, прошлогоднее завещание... Трехмесячное завещание... Недельное завещание... Вчерашнее завещание... Чеки... Компрометирующие материалы на Хуаниту... На Альвареса. На Лопеса... Долговые обязательства... Закладные на земли, на рыболовную шхуну старого Эдди... Детская считалочка... Вот!
Вытащил мятый листок бумажки, на котором был написан корявым почерком адрес.
- Поезжайте. Вам дать мою машину?
- Если не затруднит.
- Не затруднит.
- Вы самая любезность.
- Вы тоже любезны.
Начался долгий обмен комплиментами.
Позвонить шоферу дон Рубакис, конечно, забыл, так что пришлось с ним созваниваться из гаража и получать добро...
***
- Справа - собор святого Себастиана. Но нам туда не надо, - говорил шофер, проявляя чудеса вождения.
Водители в городе принципиально презирали правила дорожного движения и не собирались с ними считаться. Поэтому в городе нашлось бы не больше двух десятков непомятых машин, да и те, в основном, принадлежали президенту страны и другим членам хунты.
Машина неслась дальше, обогнав бензовоз.
- Слева - городские трущобы... Но нам туда не надо, - продолжил экскурсию шофер. - Справа - фавеллы, но нам и туда не надо... Ох, понавешали везде знаков!
В Ла-Бананосе было полно мест, куда друзьям было не надо. И еще больше, где висели дорожные знаки, которые приводили шофера в ярость и вызывали у него одно желание - нарушить их.
Нужно было лишь одно место, куда они стремились. О котором мечтали. Это была улица президента Хонсалеса на окраине.
Окраина представляла из себя нечто похожее на Черемушки, только более замызганное. Те же унылые коробки, такие же дворы, только с пальмами.
Большой Японец устроился в обычной квартире на девятом этаже. Подъезд живо напомнил друзьям родные края. Разница заключалось лишь в том, что ругательства были написаны на чистом испанском языке, тогда как московские вандалы предпочитают английский или плохо знакомый им русский.
Лифт не работал. На девятый этаж пришлось подниматься пешком. Не самое приятное занятие, когда на дворе жара под сорок градусов.
Дверь была тяжелая, сейфовая, производство Израиль, с тяжелыми засовами. Полезная вещь, если к вам ломятся с гранатометом.
Лаврушин жал и жал на звонок. Без всякого успеха. За тяжелой дверью ему вторило лишь молчание.
- Ну что, в другой раз зайдем? - предложил Степан.
И тут в двери что-то лязгнуло.
Дверь отворилась. На пороге стоял огромный косоглазый желтокожий мужчина. И глядел на пришельцев зло, подозрительно.