Читаем Нерентабельные христиане. Рассказы о русской глубинке полностью

– А всяко бывало. Жили-то тогда бедно. Вот работала в школе, дак все ночами в интернате первые годы-то. Пешком, по телефонным столбам да в резиновых сапогах длинных на работу ходила. Преподавала, перешла в интернат, а в интернате с трех до десяти, все ночами, дороги не было – из сапог выльешь воду да опять идешь. Я фонарик возьму, «летучая мышь», все ветром задует. Еще ладно, муж такой – спасал. Всяко было, жили. Иду, кричу: «Где ты идешь?» Вижу – по лесу идет. Потом фонарики-то появились, а сначала ничего не было.

Сама я родом из Усть-Алексеево, под Великим Устюгом. Сюда уж на работу приехала, в 1954 году. Вот когда-то на День учителя меня приглашали в школу учителя все наши, так я там рассказывала про свою жизнь – удивлялись! Пригласили, я такая довольная, все слушают, рот раскрыли, а я рассказываю и плачу, и все, как я приехала, рассказала. А приехала – как? Мне тогда двадцать четыре было. У меня один стакан да ложка, да простынь была, мне сестра дала, да чемодан большой, и сейчас на чердаке хранится как память. Ладно, меня учителя не оставили: «Нина Федоровна, покупай, чего тебе надо, бери денег-то взаймы, потом отдашь!» Даже в школу первый день идти – и то не в чем было. Мария Васильевна Козлова была, мы в Кубенском вместе купили мне кофту. Все выправилось, это все с Божией помощью, будешь просить, дак все будет. Сейчас в церковь не ходят. Да тут некому ходить-то, один у них Андрюша остался, больше нет детей-то.

– А как быть-то теперь с храмом, я не понимаю?

– Неизвестно… Вот мы-то и переживаем, хоть бы нам дожить, чтобы нас хоть отпели в нашей церкви! Нас с Павлом Ивановичем венчал в нашей церкви еще батюшка Василий.

– Столько горя кругом, столько трудностей – как и избавиться, не знаешь!

– Да ведь, Петр Михайлович, можно жаловаться, плакать, возмущаться, гневаться всяко, а по-нашему никогда не будет, мы уж убедились. Чего думаешь, а никогда по-твоему не будет все равно. Как Господь пошлет – мы вот на этом всю жизнь строим. Стараемся, и все, как-то молишься, тебе Христос и помогает. А что дальше – как Бог даст, на все Божия воля.

– А как так получается: столько несправедливости, а вы не обижаетесь, никого не осуждаете, почему так?

– А не знаю, чего обижаться: грех же.

– Себе дороже?

– А чего, конечно, дороже! Обижаться, дак оно потом же на тебе и будет. Осуды да пересуды – много ли ума-то надо… А потом и получаешь: сам дурак, да еще и согрешивший. Нет, никого осуждать нельзя! Слава Богу за все!

«Чего-чего, а обиды нет…» Уроки немецкого из Пинеги

Карантины. Печальная необходимость сидеть дома в четырех стенах. Рюкзак в углу, ботинки с курткой в шкафу, посох у двери. Сиди у окна, встречай измотанных и из последних сил вежливых медиков, звони в поликлинику и говори, что пока не помер и признаков заражения очередным вирусом не замечено. Но можно вспомнить в своем карантинно-бескурортном уединении и что-нибудь доброе. Например, привести на память встречи с людьми, для которых путешествия ну никак не были желательными, и они отдали бы очень многое, чтобы их не предпринимать. И которые нашли в себе силы для мужественного смирения: принять испытание, посланное Богом во время оно, сохранить в сердце радость, желание и способность помогать ближним. София Оттовна Гандверк – как раз такой человек.


Архангельская область. Пинега. Раннее утро. Стою и размышляю над восходом. Скрип снега. Подходят две бабушки. Дежурное «здрасьте» на севере не в счет: тут в глаза смотреть надо. Приготовился приветствовать старушек. И тут вместо ожидаемого скрипучего голоса раздается громкое, звонкое и четкое:

– A-A-Achtung! Stillgestanden! (нем. – «Равняйсь! Смирно!») – Помимо родного немецкого я аж уроки истории и НВП с физкультурой вспомнил и от неожиданности каблуками щелкнул. – Ты чего такой кислый? Семь утра, а он ворон считает! Ты кто такой?

Пришлось докладывать, хоть и не без улыбки: мол, ездим по северу, изучаем ваши леса, озера, карстовые пещеры с ледяными лабиринтами, рыбу ловим, в лесу живем.

– Ага, – удовлетворенно произнесла одна из бабушек. – Rührt euch, вольно. А люди вас интересуют? Если да, то заглядывай-ко к нам с сестрой сегодня. Часиков в шесть вечера. И чтоб без опозданий, а то у меня разговор короткий. Расскажем кое-что про жизнь.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная проза / Проза / Современная русская и зарубежная проза