Нерентабельные христиане. Рассказы о русской глубинке

Кроме того, при Покровском храме Кирса начал работу пока хоть еще и маленький, но очень важный для нас, сегодняшних христиан, музей, посвященный страстотерпцам. Он называется «Вятлаг»: в экспозиции представлены личные вещи узников, тетради с рукописными акафистами, одежда, иконы…Черная ушанка, обрывок колючей проволоки, зеленый лагерный фонарь, рельс, служивший билом, и т. д. – предметов пока не очень много, но сама обстановка производит, мне кажется, должное впечатление. Похожее чувство я испытал, когда был в Освенциме, в музее этого лагеря смерти: то же торжество несправедливости, какого-то адского упоения чужим страданием и кровью, пренебрежения ко всему человеческому.

Почти каждая поездка сотрудников храмового музея в Созимский и другие места Вятлага – это новые данные об узниках, о которых потом расскажут, это установление поклонного креста или поправка уже установленного, размещение информационных плакатов-баннеров с кратким рассказом о совсем еще недавних по историческим меркам событиях. И разумеется, самое главное – молитва. Молитва здесь особая: думать о комфорте, о том, где бы посидеть, если устал, как-то не очень тянет. Да и усталости не чувствуешь. Это уже потом можно заехать к Рустамбою.

Рустамбой Бурханович Убайдуллаев – глава Созимского сельского поселения. Местный, свой. Он спецназовец, в Чечне был три раза – в том числе и поэтому он прекрасно знает, что значит помочь в трудную минуту, плечо подставить, выручить. Хотя, говорит, больше, конечно, семейное воспитание значит. После размышлений о чуде с колесом без разговоров повел нас в дом. Привожу наш краткий разговор за столом.

– Кофе? Чай?

– Рустамбой нам всегда помогает. Всегда. Берет молоток, пилу, косу в руки – и вперед: место расчистить, могилку найти, ограду сделать…

– Да ладно, прекращай ты, не хвали!

– …что крест поможет сделать, что могилу найти, привести в порядок.

– Вот только без громких слов. Как это – не помочь в добром деле? Мы все под Богом ходим, значит, должны помогать друг другу, вот и все.

– Рустамбой, скажите, почему вы стали участником этого проекта? Ведь можно отнестись просто нейтрально – «ладно, молитесь тут, только не мешайте, а у меня и так дел полно».

– Раньше-то я особо не вникал в эту историю. Только потом, когда мы познакомились с православными, которые занимаются поиском могил невинных страдальцев, изучением подвигов христиан тех лет, начал серьезно задумываться, что же это было за страшное время и какие же это были чистые, цельные люди, которые вынесли такое. Пытки, унижения, насмешки, несправедливость, голод, саму смерть, в конце концов, – и все это ради Бога. Вот тут задумаешься, конечно.

Конечно, есть место и недоумению, и возмущению: когда, например, узнаешь, что гнали в лагеря, в ссылки целыми семьями, уничтожали самых работящих, трудолюбивых людей со всей страны – за что? почему? зачем? Такая вот была «оптимизация всея Руси» – до сих пор в себя прийти не можем.

Так что мое мнение такое: историю свою мы знать обязаны. Старые, молодые – все. Нравится нам что-то или нет, «по шерстке» нам это или «против шерсти», знать историю мы должны. Есть в ней место как подвигам, так и стыду. Поэтому, когда говорят, что, мол, «не надо шевелить прошлое, времена были просто такие», я, извините, протестую: если мы хотим, чтобы те страшные и постыдные времена не повторялись, мы должны знать о них и помнить. Кроме того, нельзя забывать и о смелости, с которой очень многие из наших предков встретили испытания, страдания, – разве это не пример для нас, их потомков?

Сложно все в этом мире. Одно знаю: нельзя осуждать никого. Надо о себе думать. Вот там, на погосте, могилы есть святых людей, которые за Бога умерли, да? А есть рядом могилы уголовников, которые умерли в лихие 90-е годы. За что человек умирает? За Бога или за джип, за дачку на Канарах, за «свой интерес в бизнесе» – вот в чем вопрос. У меня очень сложное чувство, когда я прихожу туда, на кладбище. Там ведь все лежат – и святые, невинно пострадавшие люди, а есть ведь и настоящие преступники. И вот они там вместе… Наверное, самое сильное чувство – это невозможность, нежелание судить. Пусть Бог разбирается. Есть и еще одно чувство, когда работаешь там, на кладбище: спокойно на душе, тепло. Видимо, все-таки усопшие молятся за тебя. Честное слово, хватит философствовать. Еще чаю?

Чаще всего возвращаемся в Кирс из таких поездок молча – зачем много говорить, когда есть над чем подумать. И ведь не только над историей своего народа – можно всерьез поразмыслить, например, над уроком неосуждения, в чем я, православный, очень нуждаюсь, и над уроком любви и уважения к усопшим, в чем я, православный, нуждаюсь не меньше. Спасибо, Рустамбой.

Зачем американцу уазик