Когда он прочитал лозунги, его слегка кольнуло чувство стыда. Стыда за свою несознательность. Своим сердцем, он приветствовал именно эти лозунги. Если еще в демократические свободы он не верил, считая, что это в принципе своем в жизни невозможно, но вот войны он не желал, как и эти люди. Только они нашли в себе силы и решительность заявить об этом правительству, а он остался в стороне всего, продолжая каждый день ходить на работу и заниматься своими обычными повседневными делами. Почему-то сразу вспомнился самый последний бзик супруги «Устроить детей в пансионат на юридический» и кривая улыбка забегала по губам. На фоне происходящих событий это казалось настолько неуместным! А еще более смехотворным было представить там в учащихся Гельмута. Миррано воздел глаза к небу и сощурился со всех сил. Времена пошли диковинные. Тут война, а в Германии несколько раз по небу пролетел самолет и об этом писали все газеты, комментируя эти события! А еще ко всему в довесок в семье вчера произошло неприятное событие. У гувернера исчезли золотые часы и он честно признался, что подозревает в этом Гельмута, потому что всё стечение обстоятельств указывает именно на него. Но, что не понравилось Миррано в этой истории, так то, что у гувернера откуда-то были золотые часы, а их не было, даже, у Миррано. И, вероятно, они были на самом деле золотые, раз они пропали. Неким диковинным образом, Гельмут, после стольких лет дружбы с цыганами уж очень хорошо отличал золотые вещи от подделок. Его смело можно было брать с собой в ювелирные салоны и у него еще могли консультироваться сами оценщики и никакой лупы не требовалась. Ох, уж этот Гельмут! Невероятный ребенок. И Миррано признавался частенько сам себе, что их самый послушный и прилежный во всех учебных дисциплинах мальчик — Михаэль, был сам по себе не так интересен, как этот паршивец — Гельмут! Как сжатая пружина, он мог воспроизводить впечатления спокойного и доброжелательного ребенка, но, в самые неподходящие моменты пружина распрямлялась и выстреливала, да так, что колыхался весь дом!
Небо было ярким и чистым. Ни облачка! И казалось, вот, он Дунай рядом, вода должна постоянно испаряться и отдавать дождем! А дождь чаще всего шумел ночью, а днём спускалась опять жара. И каждый сейчас рад был бы дождику. Во всех окнах, открытых, торчали зеваки. В большинстве это были женщины и дети.
Ах, да…мысли опять вернулись к домашним проблемам. Так вот гувернер доказывал, что это дело рук Гельмута, да и похоже было на него, но сколько вечером не трясли этого паршивца, он четко, как попугай отвечал: — Не я! И главное прибавлял «Засранец» — «Докажите!» Миррано думал: «Ах, ты, ЧЕРТ! Все умные стали! — И чуть спустя подумалось — «А, может, и права Хелен, из этого паршивца выйдет прекрасный адвокат или прокурор!»
Толпа сравнялась с его крыльцом, все косились на него, проходя мимо, кто улыбался вызывающее, кто виновато, кто смотрел на него осуждающе, мол, почему не с нами, а кто-то с ненавистью, так как одет он был интеллигентно и со вкусом. Но от такого количества людей ударила сильная волна негатива и необузданной силы. А хорошо это или плохо, он еще не понимал.
Из толпы кто-то его позвал и это его удивило. Потом еще раз, … он направил всё своё внимание в сторону оклика. Кто же его здесь мог знать?
Игн сам вынырнул к нему из толпы, но не присел рядом, а стал махать рукой, зазывая к себе.
Нехотя и лениво Миррано поднялся с крыльца, и они оказались увлекаемые потоком.
— Ты чего здесь? — спросил Игн.
— Тебя ищу, коллега! Почему у тебя телефон не отвечает? Что это делается? Больница на ушах стоит! — и он, поводя руками по воздуху, добавил, — скажи, как можно устраивать демонстрации в такую жару!? Это же самоубийство!
— Ну, дорогой, если ждать дождика, то можно всё упустить.
— Что упустить?
— Подходящего момента! А я-то… обрадовался, что ты то же стал сознательным!
Миррано убавил шаг.
— Игн — повысил голос он — Ты это всё серьезно?! У тебя жена беременна! У неё беременность после кесарева сечения, а ты не с ней и тебя все ищут!
Игн остановился. Миррано хорошо разглядел глубокую боль на его лице и ему даже захотелось по — братски обнять его, потому что, в жизни Игн всегда держался независимо и стойко, он мог веселиться, но в самые тяжёлые минуты на работе и когда его бросали в тюрьму, он мог злиться, негодовать, но только не печалиться и унывать. Словно именно эти чувства были ему не знакомы! А тут! Миррано даже пожалел, что высказался так откровенно. На лице его пробежала тень сожаления.
Игн, зачем то, посмотрел в спины людей, толпы, которая продвигалась вперед, обгоняя их, но их не толкали, а вежливо сторонились и обходили.
— Анри — проговорил Игн. — Одно другого не касается. То есть, касается напрямую, но так все совпало. Набор в армию, именно сейчас и мой гражданский долг быть сейчас здесь! Я не знаю, что будет дальше с моей семейной жизнью, Вилма категорически отказалась избавиться от ребенка, но люди хотят остановить эту бессмысленную войну. Ты пойми, мы ещё живем как-то, но они еле выживают!