А еще через два дня, когда Войцеховскому до ужаса надоело лежать в пещере, которую он взглядом изучил вдоль и поперек и испытывать постоянное чувство голода от одного и того же блюда — варенных желудей и толченной лебеды, в их закрытый от чужих глаз лагерь уверенно и спокойно вошел новый гость, приведший за собой козу и огромный баул, прикрепленный как рюкзак за спиной. В бауле оказалось зерно, мешок перловки и мешок сушенных сухарей.
Но его то, этого нового гостя, Артур увидел не сразу, а только тогда, когда любопытство первого притянуло его в пещеру.
— Ваше имя? — услышал Войцеховский английский язык и в душе у него запорхали бабочки, словно он соприкоснулся с чем-то родным и домашним.
Высокий незнакомец, также пожилого возраста, очень внимательно смотрел на него и глаза его были холодные и уставшие, то ли от жизни с её трудностями, то ли от дальней, безводной дороги в горах, которую он проделал сюда. Артур назвал себя.
— И откуда вы здесь? — был второй вопрос. И на него Артур ответил. Он приподнялся со своего грязного матраса и облокотившись на каменную стену, стал также внимательно изучать незнакомца. Его лицо было не простым, как у того пожилого индейца, который принес его сюда, очень закрытое, сдержанное, всматривающееся в лицо так, словно по каждой морщинке и каждому движению мускула пытались добыть для себя нужную информацию, не особо доверяя словам людским. Но незнакомец был европейцем и больше по стилю одежды напоминал ковбоя из Техаса. Лицо его было гладким, без бороды и даже усов, можно сказать, даже интеллигентным, ну… так иногда казалось каким-то ускользающим мгновением.
Войцеховского кольнуло тревогой, когда незнакомец произнес следующие слова — Я вам сочувствую, вам отсюда дороги домой не будет.
— Почему? — изумился Артур.
— Это племя, вы уже видели, что от него осталось после длительных войн с белыми переселенцами и такими же индейцами как они из северной ветви «Яхи». Из меры предосторожности они начали уже около десяти лет вести очень закрытый образ жизни. Они никого не пускают к себе и их практически уже никто не видит на равнине. Чтобы они спустились с гор, не знаю, что должно произойти. Они вас просто отсюда не отпустят из-за боязни, чтобы вы не рассказали о них никому, а тем более, после встречи со мной.
— А причем здесь вы?
— Я единственный белый, который живым встречается с ними. Я им необходим. Я ими проверен. Я привожу и продаю им кое-что из предметов одежды, хозяйственные принадлежности, еду и даже оружие, но оно сейчас стало очень дорогим и мне трудно им его доставлять. Да и они обеднели.
— Да, я вижу, меня и удивляет, что же они могут предложить вам взамен?
— Золото. Только его. Охота в этих местах никакая, разве что только на пантер. А золото раньше у них было много, они же совершенно не знают ему цену. Их, лет двадцать назад, просто нещадно обманывали, все выжили с них, за еду, оружие. Они имели тайники, а сейчас, думаю, все…, пришли их последние дни. Мне уже стало не выгодно сюда таскаться, и … старый воин об этом догадывается. А жить им хочется. Вот у них есть один маленький мальчик и еще юноша. Они их очень берегут. А две дочери, их мужья погибли. Им очень нужно рожать мальчиков. Я думаю, вас и спасли для этого, другой причины таких хлопот я просто не нахожу. Индейцы народ не грамотный и темный, но против кровосмешения. Это не про них.
Войцеховский приподнял бровь, а потом просто сплюнул в сторону.
— Ну это уже не смешно. Я что за «быка осеменителя» у них здесь?
Слабая улыбка пробежала по лицу незнакомца.
— Да.
Тогда Войцеховский скривился.
— Я думаю я уже мало пригоден на эту роль.
— Ноги? — махнул рукой в его сторону незнакомец. — Они срастутся. И вас никто не найдет, если вы упали на горы, то ищут же на равнине. Чтобы найти обломки вашего самолета, нужно летать на таком же самолете, а так… — и он второй раз махнул рукой и сел на камень, напротив пещеры. — Им не нужен лишний рот, вы им нужны. Ну, я бы на вашем месте благодарил судьбу, что жив. А там посмотрите. Вы сильны, крепки. Но дорогу они вам точно не покажут на равнину. Уйдете один, пропадете. Они продуманно себя защитили и живут вот уже десять лет так. Это им сохраняет жизнь и я их понимаю и я им сочувствую. Я их узнал ближе, они честны и очень мужественны, я не желаю им гибели. Поэтому и таскаюсь сюда, мне это почти совсем уже не выгодно. Я же бывший проповедник, ушедший в мир, а душа проповедника осталась.
Войцеховский замолчал, он чувствовал весомость каждого услышанного слова и на душе поселился мрак и тревога. Ему нужно вернуться домой, а ему так уверенно обрисовали этого невозможность. И сидевший напротив него человек вызывал у него симпатию и вместе с тем, он сразу почувствовал в нем четкую, стальную волю, его уговорами пронимать было бесполезно. В сердце поднялся протест, упрямый, как всегда, когда на пути вставали препятствия. Он покачал головой. Те слова, что он произнес, родились спонтанно.