Нерон. Император Рима

28 ноября, завоевав награду на Истмийских играх, проходивших в Коринфе, Нерон, разгоряченный, восторженный и сияющий от удовольствия, вышел на сцену и объявил, что жалует «свободу» всей Южной Греции, иными словами – Пелопоннесу и Ахее. Эта «свобода» соответствовала тому, что сегодня назвали бы статус доминиона, а именно – право страны контролировать свои дела в рамках империи. До сих пор ни одна территория такого большого размера не получала этого статуса, он предоставлялся только некоторым городам. Однако Нерон любил греков и хотел выразить им свою признательность за тот прием, который они ему оказали, и за то, как аплодировали его пению. Поэтому сделал такой беспрецедентный шаг, чем сильно напугал консервативных римлян. Очаровательная маленькая речь, которую Нерон произнес по этому случаю, сохранилась. Вот она: «Нежданный дар, народ Греции, приношу я тебе – хотя, возможно, ничто не может считаться неожиданным от такой щедрости, как моя, – столь необозримой, что у тебя не было надежды попросить о ней. Если бы я сделал этот дар, когда Эллада была в расцвете, то, возможно, гораздо больше людей смогли бы воспользоваться моей милостью. Но не из жалости, однако, а по доброй воле я делаю сейчас это благодеяние и благодарю ваших богов, чье пристальное провидение всегда испытывал как на море, так и на суше, за то, что они предоставили мне возможность столь великой милости. Другие императоры даровали свободу городам, один Нерон даровал свободу целой провинции».

Естественно, что собрание пришло в неописуемый восторг, и вскоре Нерон действительно был обожествлен греками как «Зевс, Наш Освободитель». На алтаре Зевса в главном храме города они начертали слова: «Зевсу, Нашему Освободителю по имени Нерон, во веки веков», в храме Аполлона установили его статую, назвали его «новое Солнце, освещающее эллинов» и «единственный любящий греков на все времена». Все это, конечно, было очень приятно, но Нерон предпочитал, чтобы его любили как артиста, а не как грекофила.

Его отношение к собственному пению поразительно ярко проявилось в письме к Гелиосу, которого он оставил «вице-королем» в Риме и который предупреждал Нерона, что должен вернуться назад. «Несмотря на то что сейчас, – писал он, – все твои желания и надежды направлены на мое скорейшее возвращение, тебе определенно было бы лучше говорить и надеяться, чтобы я вернулся с репутацией, достойной Нерона». Речь идет о его репутации как музыканта. Он не мог понять, как Гелиос или кто-то еще может считать, что государственные дела важнее, чем его обязанность петь для своего народа, а императорская корона прекраснее, чем венок победителя в пении. Нерон не сознавал всю серьезность недовольства, охватившего Рим, в особенности недовольства, вызванного плохим управлением и несправедливостью Гелиоса. И когда он в конце концов в начале 68 года, через несколько недель после того, как ему исполнилось тридцать, вдруг увидел у себя на пороге этого человека, прискакавшего из Италии, чтобы убедить своего хозяина вернуться домой, то был поражен и вышел из себя. Он планировал нанести визит своему другу Тиридату в Армении и даже доехать до границы Парфии. И еще надеялся побывать в Египте – этом традиционном доме музыки. Тем не менее Нерон согласился отказаться от этих планов и вернуться домой, поскольку верил, что если страхи Гелиоса обоснованы, то причиной волнений в Риме могла быть только неспособность населения осознать его вокальный триумф в Греции. Они, очевидно, не понимали, что весь артистический мир у его ног и что Искусство – это единственное, что имеет значение. Конечно, он должен ехать домой, чтобы объяснить свою точку зрения страдающим прискорбным бескультурьем жителям Рима, заставить их понять, что победы императора в прекрасном царстве музыки достойны большего уважения, чем победы на поле брани.

После бурного путешествия по морю он снова высадился в Италии, вероятно, в феврале 68 года и, направившись прямо в Неаполь, въехал в город на колеснице, запряженной молочно-белыми лошадьми, через брешь, специально проделанную для этой цели в городской стене, что отвечало обычаю греков разрушить крепостные стены войны, чтобы впустить победителя в Искусстве. Из Неаполя Нерон проследовал в Антиум, место своего рождения, а оттуда в Альбу, въезжая в эти города похожим способом, и, наконец, прибыл в Рим, где еще раз повторил въезд через брешь в стене к большому изумлению горожан, никогда не слышавших об этом обычае.