Нерон. Император Рима

Однако один неприятный случай положил конец этим развлечениям. Есть смысл упомянуть его сейчас, хотя произошел он только в 56 году. Они окружили молодую женщину, которую встретили случайно, и стали приставать к ней с выражением преувеличенного уважения. Но когда появился ее муж, началась такая яростная драка, что Нерон пришел домой с парой синяков под глазами. Друзья сказали ему, что он должен найти этого человека и наказать его за чрезмерное применение силы. На это Нерон возразил, что его, напротив, нужно похвалить, поскольку он защитил свою жену от оскорблений. И потом, ему же не объяснили, что тот, кого он бьет, император.

Происшествие наверняка было бы забыто, если бы сам этот человек, который оказался сенатором Юлием Монтаном, не совершил ужасной ошибки, написав Нерону, что просит простить его. «О, так, значит, на самом деле он знал, что бьет императора!» – воскликнул Нерон и дал понять, что считает необходимым отнестись к делу более серьезно. Юлий Монтан последовал традиционному римскому кодексу и искупил свою ошибку, совершив самоубийство, а Нерон, которого это очень расстроило, прекратил свои ночные вылазки.

Однако до этого происшествия шалости продолжались, и никакое брюзжание Агриппины не могло их остановить. Нерон поднял настоящий бунт против суровых принципов, которые она отстаивала, и ни любовь, ни благоговейный страх перед ней больше его не останавливали.

Глава 8

Судьбоносные январь и февраль 55 года. Роман Нерона с Актой. Смещение Палласа. Возобновление раздоров Нерона с матерью. Смерть Британника

15 декабря 54 года Нерон отпраздновал свое семнадцатилетие, и в течение следующей недели вся страна была отдана на откуп сатурналии. В этом году праздничные дни во дворце были особенно запоминающимися благодаря восстанию молодого императора против власти его матери, описанному в предыдущей главе, и, как следствие, всплеску его так долго сдерживаемой энергии, проявившемуся в безудержной вспышке веселья и непристойностей, самым ярким и скандальным образчиком которых стало чтение сатиры Сенеки на смерть Клавдия.

Но это взбрыкивание, естественно, привело к тому, что Нерон стал пренебрегать своими государственными обязанностями. И хотя контроль Агриппины за его личной жизнью заметно пошатнулся после того, как ему открылся ее истинный характер, ее влияние в делах государственных скорее усилилось, чем ослабело. В течение долгих лет царствования Клавдия Агриппина пользовалась такой неограниченной властью, что Нерону трудно было отлучить ее от выполнения функций, ставших для ее привычными. К тому же, судя по всему, ему еще не приходила в голову мысль, что его долг вникать в детали управления и крепко держать в руках штурвал государственного корабля, а не просто раздавать пару-тройку общих указаний и время от времени отдавать кое-какие приказы. Сейчас его больше занимало то, как сбросить со своего плеча парализующую руку матери, и он был слишком взволнован внезапной свободой, обретенной благодаря его успехам в этом деле, чтобы по-настоящему заботиться о делах империи.

Кроме того, сам факт его стремления оторваться от нее заставил Агриппину гораздо сильнее забеспокоиться о своем положении. Нам видится, ее высокомерие, которое всем казалось проявлением ликования по поводу власти, полученной ею в качестве регента, на самом деле свидетельствовало, что она чувствовала, как власть от нее ускользает. Не обращая внимания на традиционное римское неприятие женщин как правителей, она настояла, чтобы сенат собирался в дворцовой библиотеке и она могла слушать дебаты, хотя бы из-за портьеры. Она потребовала права присутствовать на больших военных и других зрелищах, частным образом принимала иностранных послов и писала письма их суверенам. Она даже настояла, чтобы ее профиль поместили на монетах позади головы Нерона.

В эти дни она постоянно бранила восторженного молодого сына и обвиняла его в неблагодарности, если он отказывался подчиняться ее желаниям. Но когда Сенека и Бурр попытались защитить Нерона, объясняя, что его поведение простительно, поскольку он так внезапно обнаружил, что может делать то, что ему нравится, Агриппина набросилась на них, угрожая страшными карами. В своем негибком, доходящем до глупости представлении о материнском праве она не допускала мысли, что он может делать то, что хочет, и не собиралась слушать никаких оправданий, особенно от Сенеки. Она не стала бы слушать никого, кроме Палласа, и авторитетные ученые едины в том, что этот грек-вольноотпущенник, «чье невыносимое высокомерие вызывало у Нерона отвращение», совместно с ней обладал самой большой властью в государстве.