Неровный край ночи

Они молча бредут по переулку, мимо сада, полного шорохов и шепотов. В воздухе разливается свежесть, кристально чистый голубой аромат приближающегося дождя. Он слышит, как на пастбище за коттеджем мычит молочная корова. В отдалении, как ленивое эхо, колокола церкви Святого Колумбана отзванивают час.

Элизабет останавливается. Она поворачивается на звук, слушая колокола и подставляя лицо легкому ветерку. Полнозвучные ноты катятся по земле, золотые и круглые. Антон смотрит на нее, на это решительное лицо, которое смягчается от удовольствия, смягчается столько незаметно, что он пропустил бы эту перемену, не будь он ее мужем и не люби он ее сверх всякой меры и больше жизни. Когда звук колоколов умирает вдалеке, оставляя за собой лишь эхо, Антон думает, что ему следует заговорить – извиниться или, быть может, найти какой-то предлог, почему он не может остановиться, почему должен продолжать сражаться. Но Элизабет опережает его.

– Я встретила Пола, когда еще была очень молода. Я только съехала из дома родителей, мне было лишь семнадцать. Я нанялась работать горничной в один из тех огромных замков – Лихтенштейн. – Она улыбается и опускает на миг лицо, смущаясь своих воспоминаний. – Я думала, что это будет так романтично – работать в замке, такой глупой девчонкой я была. Но работа была очень тяжелой; я день и ночь прибиралась за владельцами, постоянно на ногах, при этом от нас всех – от всех служанок, я имею в виду – ждали, что мы будем примерно себя вести. Даже когда мы не находились в замке – когда приезжали или уезжали на поезде – мы должны были быть безупречными и скромными, и вести себя с совершенным послушанием и очарованием. Такие правила любую девушку сведут с ума.

Пол был ботаником, только из университета. В то лето его наняли смотреть за садами в Лихтенштейне. Для него это тоже была первая работа. Он увидел меня вдалеке на территории замка… – Она смеется, внезапно, застенчиво, и убирает выбившийся локон за ухо. – Я думаю, что сразу ему понравилась, хотя и не понимаю, почему. Со мной работали и более красивые девушки. Я знала, что во мне ничего особенного нет.

Однажды я пошла убираться в один из проходов для слуг – знаешь, один из тех темных узких лазов между стенами. Они все время напоминали мне мышиные норы; я дрожала всякий раз, как мне нужно было туда идти. Но когда я открыла дверь, там был Пол. Он шел с противоположной стороны со своими садовыми инструментами в ведре, а колени были перепачканы грязью. Он уронил ведро, когда увидел меня стоящей там в моей чопорной маленькой униформе, с тряпкой для пыли в руках, – тихо смеется она. – Никогда не забуду звук, с которым упало его ведро. Я думала, у нас обоих из-за этого будут неприятности. Но никто не пришел на шум. Мы были совершенно одни.

Пол сказал мне что-то приятное – я уже не могу в точности вспомнить, что именно – и мое сердце было пленено. Я была уверена: никогда в своей жизни не видела более привлекательного мужчины. С того момента я делала все, что было в моей власти, лишь бы увидеть его украдкой. Я, должно быть, по десять раз на дню мыла каждое окно в замке, лишь для того, чтобы посмотреть, как он работает в саду, копаясь в земле.

Мы скоро сообразили, что можем встречаться в проходе для слуг. Там мы были предоставлены себе, если не забывались и говорили шепотом. И мы встречались там, почти так часто, как хотели. Но никогда не делали ничего грешного. Мы лишь держались за руки и смотрели друг другу в глаза – такого рода вещи, о которых глупая семнадцатилетняя девчонка может мечтать в романтическом старом замке.

Со стороны, конечно, эти тайные встречи выглядели ужасно. Теперь, будучи взрослой женщиной, я это понимаю, – но тогда ни я, ни Пол об этом не думали. Мы были влюблены; ничего другое нас не волновало. Но когда наш работодатель узнал, что мы делали, он отослал меня обратно к родителям с уничтожающим письмом в кармане. Я должна была отдать письмо отцу, чтобы она все узнал о моем низком уровне морали и наказал меня за это. Я не знала, что делать. Конечно, я собиралась сжечь письмо прежде, чем родители его увидели бы, но даже и без этой записки мне пришлось бы объяснять, почему меня отослали прочь с работы, а я сомневалась, что родители поверят, будто я ничего плохого не сделала.

Я ехала домой на поезде со слезами на глазах – совершенно уверенная, что никогда больше не увижу Пола – когда поняла, что он на том же поезде. Он шел по коридору моего вагона, ища меня, зовя меня. Я помню, он даже приподнял шляпу одного из мужчин, будто надеялся найти меня под ней. Я вскочила на ноги; боюсь, я ужасно переполошила всех вокруг, но я в тот момент ничего не замечала. Когда Пол увидел меня, он ничего не сказал, просто протолкнулся ко мне через людей, и я поцеловала его, прямо там, перед всеми. Я ничуть не беспокоилась о том, кто меня видел, и что они могли подумать. Мне надоело беспокоиться о том, что думали другие. Единственное, что имело значение, это то, что мы с Полом были вместе.