Антон внимательнее разглядывает контакт. Мужчина, конечно, не встречается с Антоном взглядом, это ожидаемо. Но он позволяет Антону изучить свое лицо, пока сам рассматривает улицу. Антон уже видел его прежде. Он не в первый раз обменивается записками с этим человеком. Он, в действительности, как раз тот, с кем Антон встретился на своем первом задании, тот, кто рассказал историю про Рудольфа фон Герсдорфа, в панике обезвреживавшего бомбу в туалете музея. Он рад снова видеть герра Пола. Всегда приятно узнать, что тот, кем ты восхищаешься, еще жив.
Садясь, Антон роняет сложенную записку на скамейку. Через мгновение Пол распрямляет ноги, и снова закидывает одну на другую. Он ерзает, вздыхает, рассеянно поднимает сложенную газету, а вместе с ней и записку. Послание Антона проваливается в квадрат газеты и проскальзывает между сложенных страниц. Записка исчезла.
– Прекрасный день, – говорит Антон. – Есть ли новости из Берлина?
На губах Пола проскальзывает улыбка.
– Не те новости, которых ждем мы с вами.
– Но уже скоро. Я чувствую это всем моим существом.
– Вы неугомонный. Оптимист.
– Мной движет вера в Бога. Я верю в то дело, которое поручил мне Бог, и верю в Его власть исправлять все неправильное.
– Христианин, – отзывается герр Пол, его это, кажется, забавляет.
– А вы нет?
– Если я отвечу отрицательно, вы перестанете со мной разговаривать?
Антон смотрит в другую сторону вдоль улицы, не встречаясь взглядом с герром Полом.
– Ни за что на свете. Я слишком верю в мою миссию.
– Больше, чем вы верите в Бога?
Издевки в голосе нет. Скорее, насмешка, мальчишество и поддразнивание, но Антон чувствует, что должен отвечать со всей прямотой.
– Должен признаться, иногда у меня появляются сомнения в Господе.
– Как иначе, когда в мире столько зла.
– Однажды в поезде я слышал, как один человек сказал, что не верит в Бога, потому что никогда его не видел.
Герр Пол издает смешок, сухой и тихий:
– Умный человек.
– Но лишь потому, что мы не видим Господа, не значит, что его нет.
– Не видим Его, не чувствуем Его прикосновения. У Него нет влияния в этом мире, иначе мы с вами не сидели бы сейчас здесь и не делали то, что делаем. Если Бог и существовал, то Он мертв; Гитлер убил Его.
Что мог Антон на это ответить? Он и сам редко ощущал присутствие Господа с тех пор, как началась война. Он верит, потому что жаждет веры – потому что без нее он будет корчиться в отчаянии. Бог не умер, просто его нет на месте. Когда бы Он ни решил вернуться, Антон будет ждать, чтобы приветствовать Его. Он протянет к нему руки и скажет: «
После паузы Пол говорит:
– Мое имя Детлеф. Мое христианское имя, я имею в виду.
Антон поворачивается к нему с улыбкой:
– Ваше христианское имя – значит, вы христианин, хотите вы того или нет.
Пол только пожимает плечами и не поворачивается взглянуть в ответ. Антон понимает, почему тому не по себе, – они не должны знать имена друг друга, мужчины и женщины, которые выполняют эту великую и смертоносную работу – разве что когда два сопротивленца работают бок о бок на регулярной основе, как, например, Антон и отец Эмиль.
– Я знаю, – говорит Пол оправдывающимся тоном и разглядывает улицу с обыденным видом, но острым взглядом. – Мы не должны говорить. Так безопаснее, ясное дело. Но порой я нахожу мою работу настолько одинокой. А вы нет? Иногда я думаю: «Если мы не помним о человечности друг друга и не признаем ценность каждого индивида, тогда мы не намного лучше…»
Он оставляет фразу незаконченной, но и так ясно, о чем он.
Антон тоже так думал периодически. Он разделял мрачные мысли Детлефа Пола. Он также понимает, что это своего рода извинение со стороны Пола, искренняя попытка исправить то, что расшаталось между ними после того, как речь зашла о Боге.
– Я Антон Штарцман. Рад познакомиться – как следует, я имею в виду; встречались-то мы и раньше.
– Не говорите мне, есть ли у вас семья, – быстро предупреждает Пол.
Он вертит в руках сложенную газету. Снова открывает ее и пробегает взглядом полосы. Клочок бумаги с сообщением от Антона исчез. Если Пол спрятал его в руке или кармане, Антон не заметил ни малейшего движения. Пол – опытный член сопротивления.
– Есть ли у вас семья, я знать не хочу. На случай, если они когда-нибудь меня схватят, вы понимаете. Не хочу говорить им, как они могут до вас добраться, если они заставят меня рассказать то, что я знаю.
– Я понимаю, – соглашается Антон. – Они не могут заставить вас сказать то, что вы не знаете.
Он откидывается на спинку скамейки и снова отворачивается, теперь действительно высматривая автобус. Внешне он спокоен. Но внутри все в нем сжимается от страха.