Неровный край ночи

Он минует переулок и направляется к маленькой хижине, прячущейся в нескольких ярдах от дороги за покосившейся оградой и густыми зарослями сельских цветов. Цветы отчаянно переросли, это целые неухоженные джунгли из разных оттенков и сладких запахов. Маленьким домиком некоторое время не пользовались: он принадлежал или принадлежит одному богатому городскому жителю. Кто может знать, жив ли еще его хозяин? Но он слышит голос, доносящийся из домика, высокий и тонкий и тихий. Он замирает, прислушиваясь, следуя какому-то инстинкту, который он сам не может объяснить. Затем он понимает, что это голос Марии. Мария напевает – сама себе, насколько ему кажется, – внутри маленького домика.

Антон сверятся с карманными часами. Едва прошло время ланча; девочка сейчас должна быть в школе. Смутный, но давящий страх пронзает его. Это выбивается из обычно распорядка, это что-то неправильное; охваченный полузародившимся ощущением опасности и со внезапной энергией, Антон спешит через ворота и по дорожке, разметая переросшие цветы на пути. Лепестки падают в некошеную траву.

Дверь хижины болтается на петлях, небрежно оставленная приоткрытой. Он окликает:

– Эй, кто здесь?

Мария перестает петь.

– Мария, это ты?

Никто взрослый не отвечает на его оклик, так что он открывает дверь и заходит внутрь.

– Я здесь, – голос Марии звучит раздосадовано, она явно недовольно тем, что ее обнаружили.

Он оглядывается по сторонам, ища гостиную, но дом выглядит пустым. На мебели лежит толстый и бледный слой пыли.

– Где ты, девочка?

– Я здесь, Vati.

Он находит ее за диваном, девочка сидит по-турецки, в одной руке большие черные ножницы, в другой – журнал. Пол покрыт обрезками бумаги, словно снежной крошкой.

– Бога ради, что это ты делаешь?

– Режу, – отвечает она.

И как бы в доказательство своей правоты она щелкает ножницами по странице журнала, неуклюже обрезая по контуру женского тела. Женщина, со свежим лицом и улыбающаяся, покидает искусственный антураж рекламы мыла и дрожит в руке Марии.

– Ах ты, несносный ребенок! – Антон вырывает журнал и ножницы из ее рук; она поднимает на него тяжелый оскорбленный взгляд, глаза уже начинают наполняться слезами.

– Я просто делаю бумажных кукол!

Теперь только Антон замечает, что девочка уже успела натворить. Из-под дивана торчат еще журналы – и пара книг. Некоторые лежат открытыми, их иллюстрированные страницы изуродованы неряшливыми разрезами. Антон снимает очки и протирает глаза. Он лишь надеется, что книги не были ценными.

– Мария, неужели ты не знаешь, что пробираться в чужой дом нехорошо?

Она вскакивает на ноги и упирает маленькие кулачки в бока с воинственным видом.

– В Библии этого не написано! Бог такого не говорил.

– Это не значит, что ты не поступаешь неправильно.

Ей всего семь. Как могла такая маленькая девочка развить в себе такое своеволие? Элизабет не кривила душой, говоря, что Мария самая непослушная девочка, какую когда-либо создавал Господь.

– Почему ты не в школе?

– Мне не нравится школа. Я уже давно там не бываю.

Она опускает руки, очки соскальзывают на кончик носа. Он таращится на девочку, пораженный.

– Как давно?

Мария пожимает плечами.

– С тех пор, как стало солнечно и тепло. Я решила, что веселее будет играть на улице, поэтому я выхожу на улицу и играю.

– Но братья отводят тебя в школу?

С ними ему тоже надо будет поговорить, и со всей строгостью. Нечего им зевать, заигрываясь в солдат по пути и переставая присматривать за Марией. Такое пренебрежение к долгу и в лучшие времена опасно, а сейчас, когда в любой момент может появиться самолет, нагруженный бомбами…

– Они, конечно, отводят меня, и Ал держит меня за руку всю дорогу.

Вздох облегчения.

– Тогда почему же ты не там?

Она смотрит на него с сияющим видом, довольная собой.

– Я говорю учительнице, что мне нужно в туалет. Она меня отпускает, потому что если не сделает этого, я описаюсь.

– И после этого ты не возвращаешься в класс?

Он сдерживается, чтобы не рассмеяться. Она, может, и скверная маленькая девчонка, но, по крайней мере, умная.

Холодно, с видом взрослой, Мария кивает.

Странно, что ее учительница до сих пор не поговорила с Антоном и Элизабет. Бедная женщина, наверное, разрывается, пытаясь справиться со своими учениками – а Мария запросто может доставить неприятностей за пятерых обычных детей.

– Несколько раз, – продолжает Мария гордо, – моя учительница говорила: «Я пойду с тобой и прослежу, чтобы ты нашла дорогу обратно». Но я просто не выходила и каждый раз говорила: «Я еще не все». Пока она не возвращалась в класс.

– Мадонна милосердная. Бедная женщина.

– Она не бедная женщина! Она ужасная и ни чуточки мне не нравится.

Антон подозревает, что это чувство может быть взаимным.

– Наверняка сейчас уже учительница раскусила твои уловки.

– Теперь ее сложнее обдурить. Последний раз она сказала, что не намерена отпускать меня с моего места и ей все равно, даже если я обмочусь перед всем классом; мне пришлось бы все равно досидеть до конца урока.

– Что же ты тогда сделала, чтобы выбраться? – Антон не уверен, что хочет знать.