Неровный край ночи

Они начинают с одних лишь мундштуков. Антон снимает металлические крышечки с каждого медного духового инструмента; дети пробуют дуть в них по очереди, суетясь, и комната наполняется кряканьем. Ученики заходятся от смеха, звук такой дурацкий, – но Антон отмечает, как быстро они учатся. Вскоре он вкручивает мундштуки обратно в медные конструкции. Дети играют – или пытаются играть; нестройное гудение и слабый визг снова их смешат, но в классе воцарилась серьезная атмосфера. Они честно стараются изо всех сил, чтобы научиться, – каждый из них. Это не похоже ни на что из того, чем им приходилось заниматься прежде. Они с рвением берутся за развитие нового навыка – того, что станет навыком со временем и практикой – они сосредоточены, серьезны, как редко бывают дети. Те, кто не играет сам, подбадривают остальных. Они аплодируют первым попыткам друг друга взять До, и Ля, и Соль. Дух сотрудничества формируется, завязываются свежие бутоны доверия и товарищества. В один прекрасный день, эти бутоны распустятся, расцветут взаимоподдержкой и единством, волшебными силами, которые свяжут вместе новую музыкальную группу.

Два часа занятий пролетают. Пока Кристина Вебер проверяет имена по списку, Антон отпускает половину детей по домам с инструментами – всех, кроме тех, кто будет играть на ударных. Они должны сначала получить разрешение от родителей. Антон не станет преподносить родителям Унтербойингена сюрприз в виде тарелок или малого барабана. Он не будет так жесток; трубы и пикколо уже достаточная пытка.

– На следующей неделе, – говорит он, – каждый из вас должен уметь играть ноты, которые я вам показал, так что практикуйтесь, как следует, и не забудьте встретиться на неделе с вашими напарниками, чтобы обменяться инструментами. Те, кто первыми получил инструменты: вы будете ответственны за то, чтобы напомнить друзьям, как играть правильные ноты. Барабанщики, вы будете практиковаться на своих коленках, пока родители не разрешат вам держать у себя барабаны.

Он показывает им, выстукивая парадидл, пока весь класс не запоминает, даже те, кто не будет заниматься ударными.

Антон направляется домой в синих сумерках, Ал и Пол идут рядом. Пол несет корнет, который мальчики будут делить; он не может удержаться, чтобы изредка не выдуть пару визгливых нот, и каждый раз, как он это делает, кролик выскакивает из-за обочины или стая куропаток шумно поднимается в воздух. Антон едва ли может вспомнить, когда чувствовал такое удовлетворение. Его сердце бьется с насыщенным теплым чувством радости от достигнутого – и с уверенностью, что он заложил фундамент для чего-то чудесного, чего-то, что он создаст. Он ожидал, что вновь стоять во главе класса не принесет ему ничего, кроме боли. Но ему не стоило бояться. В мире, погрязшем в скорби, он нашел небольшую порцию счастья. В такое время это дороже золота.

Когда они подходят к дому, Элизабет спускается по лестнице им навстречу. Антон задерживается в саду, в то время как мальчики бегут вперед, горя от нетерпения показать матери корнет. Она видела его и раньше, но в их руках – никогда. Антон наблюдает, как она сходит вниз по лестнице коттеджа, омываемая бледным лунным светом. Сперва он думает: «Как она прекрасна, с этим серебряным сиянием, сверкающим в темных волосах, словно корона. Она даже симпатичнее, чем Кристина Вебер». Но когда Элизабет подходит ближе, он видит, что ее взгляд суров, рот плотно сжат и изобличает ее беспокойство. Она лишь на короткий миг задерживается, чтобы полюбоваться корнетом. Затем она кладет руку на макушку Пола, прерывая его болтовню.

– Идите в дом, мальчики. Ужин ждет.

Братья с топотом и грохотом поднимаются по лестнице, толкаясь и смеясь. Пол издает финальный визжащий звук на корнете, прежде чем скрыться внутри.

В воцарившейся тишине Элизабет лишь кидает короткий взгляд на Антона. Что-то ужасно не так.

– В чем дело? Что-то случилось с Марией? Она заболела?

– Нет, Мария в полном порядке. Ничего такого, ничего в этом роде, – она бросает взгляд наверх, чтобы убедиться, что дверь дома плотно закрыта и маленькие ушки ничего не уловят. – Я слышала новости сегодня вечером, когда ты уже ушел в школу. Пришла фрау Гертц и рассказала мне.

На один краткий дикий миг он подумал, все еще несясь на волне надежды, что Красный оркестр, наконец, сыграл свой смертоносный аккорд, и кто-то, какой-то избранный убийца, совершил покушение на Гитлера. Но если бы было так – если бы они были освобождены, быстро и неожиданно, Элизабет не выглядела бы такой подавленной.

– Что такое, – говорит он шепотом. – Расскажи мне.

– Это на счет тех студентов в Мюнхене – той группы, которая называет себя Белой розой.

– Да?

– СС арестовали еще двоих студентов сегодня, Антон. Даже не доказано, что они члены Белой розы, их только подозревают в том, что у них были связи с сопротивлением, – она замолкает, смотрит на него, не моргая, со значением. – Ты ведь знаешь, что их казнят.

– Я знаю.