Неровный край ночи

Ясное воскресное утро. Ранние весенние птицы поют так же прекрасно, как пели во времена до войны. Мария, одетая в свое лучшее белое платье, немного напоминающая невесту и готовая к своему Первому Причастию, никак не может оторваться от стола. Элизабет безуспешно пытается отвлечь Марию от каши и яблок, которые ее братья поглощают с обычным для них аппетитом.

– После церкви сможешь позавтракать, – увещевает ее Элизабет. – А до Первого Причастия ничего есть нельзя. Это не положено.

Мария повисает на спинке стула Альберта, давя на жалость:

– Но я так хочу есть!

– Представь себе, как будет тобой гордиться отец Эмиль, – говорит Антон, – если ты будешь храброй и сильной и примешь Причастие на голодный желудок.

Это срабатывает. Мария отходит от стола, пританцовывая и крутясь, так что ее белая юбка поднимается и летит волнами вокруг ее маленьких быстрых ножек.

– Я рада, что приму Первое Причастие от отца Эмиля.

– А от кого же еще? – вставляет Пол. – У нас нет другого священника.

– Но я все равно рада. Он мне больших всех нравится, из всех взрослых, кого я знаю… кроме мамы и Vati.

Антон подозревает, что последнее она добавила, лишь чтобы пощадить их с Элизабет чувства.

– Пойду на улицу поиграю, – объявляет Мария, – чтоб не видеть, как вы тут все едите.

– Лучше не надо, – останавливает ее Антон. – Можешь испачкать свое красивое белое платье, что тогда подумает отец Эмиль?

Она падает на потертый диван, ссутулившись и закатив глаза, всем своим видом показывая, что претерпевает невыносимые страдания.

Ал подвигается к стулу Антона:

– Когда закончишь есть, можешь мне показать, как чистить корнет?

– Конечно. Это не трудно.

– Я занимался, – сообщает Ал довольно. – Я теперь могу сыграть всю октаву, не делая пауз и не задумываясь.

– Я тоже занимался, – вставляет Пол.

– Я слышал вас обоих, оттуда, из сада.

Из ванной Элизабет кричит:

– Просто чудо, что фрау Гертц нас не выставила. Вам, мальчики, не следует подвергать ее такой пытке вашим безобразным гудением.

– Но мы никогда не научимся, если не будем практиковаться, – возражает Пол. – Я хочу однажды научиться играть так же хорошо, как Vati Антон.

– И научишься, – говорит Антон. – Я в этом не сомневаюсь. Когда я был в твоем возрасте, я…

Элизабет появляется из ванной, застегивая нитку жемчуга на шее.

– Куда делась Мария?

Антон и мальчики оборачиваются к дивану, но он уже пуст. Дверь коттеджа открыта, снаружи льется утренний свет.

– О нет, – рычит Ал.

Элизабет прищелкивает языком.

– Идите на улицу и поймайте ее, мальчики, пока она не впуталась в неприятности.

– Я схожу, – говорит Антон. – Мальчики уже одеты для церкви.

На нем пока его рабочие брюки – простые, поблекшего синего цвета, и фиолетовая рубашка, наполовину заправленная.

Он выходит наружу и смотрит вниз с лестницы. Он замечает краешек волана платья Марии, исчезающего за домом. Антон разрешил бы ей поиграть, если бы мог – порезвиться в весеннем тепле. Посмотрел бы хоть, по крайней мере, как она радуется, потому что последующую часть он пропустит – пропустит Первое Причастие своей маленькой дочурки. Он еще не сказал Элизабет, что его не будет в церкви. Вчера вечером, когда он возвращался домой от Форстов, отец Эмиль встретил его по дороге и с рукопожатием передал срочную записку. Никогда раньше его не просили доставить записку в воскресенье. Это, надо полагать, одна из привилегий работы со священником. Но сегодняшнее задание не может ждать, пока пройдет священный день. Нужно сделать это немедленно. Элизабет разозлится и расстроится, когда он ошарашит ее новостью, но ничего не поделаешь. Пламя сопротивления разгорается сильнее с каждым днем; тайные сети кипят внезапной активностью, с интенсивностью, которая равно подогревает его надежду и страх. Что-то должно произойти, и скоро. Мы на пороге больших перемен. Мы можем лишь молиться, что пройдем через испытание живыми и несломленными.

Если бы только он мог задержаться и наслаждаться счастьем Марии еще несколько мгновений, прежде чем ему придется признаться во всем Элизабет и загубить день, – но если Мария испачкает платье, день в любом случае будет загублен.

Он спешит вниз по лестнице, обходит коттедж и перешагивает через сточную канаву, из которой перетекает навоз из Misthaufen. Он рыщет по всему лужку для выпаса, но находит лишь коз, ни следа Марии в ее платьице для Причастия. Затем, когда он снова поворачивается к дому, он замечает девочку. Она шагает по каменной стене, которая образует нижнюю часть дома, где спят животные. Она что-то бормочет себе под нос на ходу. Антон столбенеет и смотрит, вытаращив глаза; Мария балансирует, и ее ручки машут, как лопасти ветряной мельницы. Это выводит его из оцепенения; он огибает угол фундамента дома и направляется туда, где сможет до нее дотянуться. Позвать ее? Покричать, поругаться? Меньше всего ему хотелось бы напугать девочку, а то чего доброго еще свалится.

Мария поворачивает голову, золотые кудри подпрыгивают. Теперь она видит его – косится на него и ускоряет шаг.