Нерозначники(СИ)

Лемке-то несвышно себя такую-то видеть, но так бы и любовалась днями-ночами. Всё же заспешила куда-то...

В гостиную вышли -- все кругом и сахнули. Кит напужался, кричит: куда, мол, Лемку опять дели. Истерика с ним случилась. Растолковали ему, конечно, что к чему. А Лема покрутилась ещё немного, всякий глаз красотой порадовала, потом... кушанья разные незаметно со стола в сумку собрала и юркнула опять из залы.

Решила Лема, слышь-ка, за Илью бороться, ну и куда ей на гулянство время тратить? Известно, недосуг, тут каждая минута дорога. А надумала она у бывшего верши Никанора Самосвета помощи просить. Как водится, и условилась с ним по мыслительной связи о встрече. Правда, Никанор не очень-то обрадовался, потому как спал уже на ту пору. Поначалу-то отказался от встречи и ни в какую не хотел идти, но Лема всё же его слёзно упросила. Неотложное, сказывала, дело, всякое промедление к беде неминучей ведёт.

Надобно сказать, Никанор этот в бегах уже давненько скитается. Рокошник известный. Сейчас уже хворый совсем, с лёгкими у него неполадки серьёзные. Кашляет всё время; когда и с кровью случается. На дави в груди жалуется невыносимые, да и то сказать, грудиной еле-еле пышкает, шея -- так той вовсе ворочать не может, всё в ней клокочет, стреляет, болит нестерпимо, будто горячий комок в горле застрял. От недуга от этого совсем и с лица спал, осунулся весь. Ходит скрюченный так-то, одной рукой за грудь держится, а в другой -- платок всегда, грязный, кровью измазанный. Словом, старик стариком.

Чудно, право: казалось бы, не человек всё же -- в верховья поднялся -- делов-то, -- там ему быстренько бы здоровье поменяли. Минутное дело. И ходи молодцом, грудь выпячивай. Если бы так... Давнишнее дело было, а потерял Никанор туда доступ. Как ни странно, мало кто знает, в чём разладка вышла. Для людей что плохое содеял ально, наоборот, -- хорошее вразрез указаниям. Сам-то Никанор про то вспоминать не любит.

Из обережников его тогда турнули, а преследовать не стали. Подумали: дескать, сам придёт, никуда не денется. Так и наметили верховные доглядатели, что со здоровьем сбои начнутся. Дело серьёзное, ничего не скажешь. У людей, знаешь, всякие там лекарства есть, да и травами можно исцелиться, а суть верши этим не возьмёшь. Тут другие средства надобны. Есть они, конечно...

К слову скажу, тайно приносят ему снадобья сильного... Никанор всё-таки лесовин бывший, к тому же обережной сути -- его все птицы и слушаются. Ну и опытность у него огромная, да и за лекарствия на всё согласный. Любую пакость сделать может, всяко расстарается. Многие лесовины к нему за советом и за услугой подбегают. Ну и кромешники, случается. Потому как многого они не умеют, что вершам доступно, вот и нашли пособника сильного. К тому же не всякое действо хочется своими руками вершить...

Вот Лема и придумала, стало быть, к Самосвету этому обратиться.

...Снегу многонько вокруг. Красиво. Важенка-луна сверху лучики пускает, каждый сумёт освещает. Только животинке от этого радости мало. Это разве что боровой птице -- рябчику, тетери и глухарю -- как можно больше снега подавай. Зароятся в сугроб, да поглубже норовят устроиться -- там, дескать, теплее, -- и дрыхнут себе. Отлежит себе бока глухаришка или съесть чего захочет, вынырнет из-под снежного одеяла и сейчас же на ветку прыг-скок. А там уж с дерева на дерево перелетает себе и глядит, как народец лесной в снегу барахтается.

Да и то сказать, снедному зверю лишний раз по снежку пройтись -- забота невесёлая. Как ни ступай, а следок всё равно остаётся. А в лесу желающих много следы разглядывать. И волк, и лиса, и росомаха до этого дела большие любители. Да и рысь нет-нет да и с дерева слезет, следок глазком ощупает -- и давай рыскать да скрадывать.

Ну а Лема о тяготах лесных уже вовсе и не печётся, думкой совсем в другую сторону свильнула. Идёт по снегу, как по твердыне какой, чуть поверхности касается и следков, конечно, не оставляет. Сапожнёшки у неё на высоком каблуке, всё равно как над природой насмешка. В руке сумка огромная, а она её легонько поддерживает, словно веса в ней никакого нет.

Плащик на Леме знаткий, из ткани пошитый, наподобие той самой, что Лека Шилка Тале на платье отрезала. Красивый такой, всё окружающее на нём отражается. Деревца по нему пробегают и колыхаются, словно в ряби водной, и сама ткань словно светится.