Нерозначники(СИ)

И то верно, в такой-то момент у живики затмение случается. Вдруг кажется ей, что она... не в своём теле сидит. И будто бы вот это тело напротив, её и есть... Души это, конечно, подмененные всё так подстраивают. И живику дурят, и ум, и сердце наструнивают.

Очунулся Илья и спрашивает глупо (а на лице и тени улыбки нет):

-- Девушка, а вы, наверно, на молнии с неба спустились?.. -- и сам же себя за язык поймал: что я говорю?! Всё пропало!

Таля же улыбнулась и просто отвечает:

-- Может, и на молнии.

Илья смотрит: девушка не колючая, не ожига какая, ну и с разговорами подступился. А Таля -- ничего, приветливо улыбается, каждое слово согреет в сердце, как птаху в ладошках, чтобы и слух ласкало, и добринка в нём ютилась, а после уже и выпустит. У них ладненько всё и пошло.

Дождь льёт и льёт, и вовсе стихать не собирается, будто боится Талю с Ильёй из заточения выпустить. А влюблённые и не торопятся, хотя Таля и тревожится: мол, мокрый весь, заболеешь ещё. Илья с шуткой отмахивается:

-- Уже заболел... Только мне никакие врачи теперь не помогут...

Разговорились так, знаешь, что ничего вокруг не замечают и словно сто лет друг с дружкой знакомы... Да и то сказать, души их не устают нисколь, нужные слова в уши надувают. Знают, слышь-ка, что друг дружке по сердцу.

Потом дождик потише пошёл да и вовсе закончился, а Таля с Ильей всё наговориться не могут. Вышли всё-таки из укрытия, а Илья не отступается, проводить Талю до дому вызвался.

Солнышко уже на закат склонилось, сумерки наплыли, а им кажется, что светленько вокруг. Идут и красотой любуются. Вокруг и впрямь красиво. Весна. Земля уже помуравилась, зелёненьким ковром укрылась. На деревьях листочки проклюнулись, а яблоньки белоснежные вуальки на себя накинули, стоят смирёхонько, невестятся.

К дому они уже в сумерках подошли. Ну и условились на выходные встретиться. Уж как расставались, и не спрашивай. Всё её Илья отпускать не хотел. Насилу уж оторвались друг от дружки.

А ночью и вовсе мука мученская подступилась. И Таля, и Илья до утра уснуть не смогли. Проворочались, каждый в своей постели, всё друг о дружке думая. Известно, души постарались. Им, знаешь, только один день дозволяется в чужом теле сидеть. А чужое, оно, известно, не своё -- не жалко. А то, что сердце без роздыху колотится, -- это так, мелочишко?!..

Стараются души, что и говорить, не покладая рук. Пришивку, по своему усмотрению, на умишке сделают, сердечко разбередят... Наследят так-то в чужом теле -- потом никакой метёлкой не замести, не вымести. Вот. А после влюблённые и говорят: мол, такое чувство, будто я его (или её) давно знаю. Обычная история.

Однако не о том речь, а вот что главное: пока верши всё думали, как Илью с Талей друг к дружке подвести, те уже встретились... сами вроде как... и влюбились друг в дружку с первого взгляда.

А души влюблённые порезвились, стало быть, и снова в условленное время встретились. Кувыркнулась плишка Таля и опять в синичку-лазоревку перевернулась, а душа Ильи -- в воробушка превратилась. Обратно самими собой стали. Что и говорить, влюби­лись Таля и Илья друг в дружку, вот и ни к чему стало живики обманывать, да и срок вышел. У живик теперь трудны времена наступили... За сердчишкой поглядывай: вся-та тягость любовная на него ложится. Умишко тоже вот -- ни о чём более думать не хочет... то ли глупеет, то ли перемена в нём какая приключается -- так прямо сразу и не скажешь. Да и в дру­гих органах телесных разладки случаются -- смотри не запаздывай! Забота, одним словом, да и только.

Кинулись плишки друг к дружке и взахлёб стали рассказывать, как они жи­вики облапошивали.

-- Твоя, глупая, нисколько не заподозрила. Вот я посмеялся! -- задорно закри­чал воробей.

-- Твоя будто умная! -- вовсе не обиделась плишка Таля.

-- Ага. Сидят себе в скудельных укупорках, и ничего в жизни не понимают...

Поговорили о том о сём, порадовались, что всё ладно прошло, а потом вдруг воробушек понурился и говорит с грустью:

-- Не скоро теперь увидимся... Сама же знаешь, как всё должно быть.

-- Знаю, -- вздохнула лазоревка.

-- Мне в Светёлку лететь нужно...

-- Теперь на тебя Лукавый Драматург тоже книгу напишет.

-- Пусть пишет...-- махнул крылом воробушек. -- Твоя доля куда страшней! Ты всё видеть будешь, а помочь не сможешь.

-- Ничего, выдержу. Я же знаю, что хорошая веточка будет...

Долгонько говорили плишки друг с дружкой. Потом уже нехотя разлучились, и воробушек в Светёлку полетел, а лазоревка к телу своему поспешила.

Прилетела она домой, глядит: Таля спит и словно что худое во сне ви­дит -- губы сжала, не улыбается вовсе, и брови нахмурила, сама сжалась вся, в калачик свернулась.

"Понятно, об Ильюше я замаялась сердечком...", -- подумала плишка так-то, нисколь не беспокоясь. Побыла ещё маленько и... исчезла невесть куда.

***