-- Что с тобой, не узнаёшь свою любимую Лушу? -- обиженно спросила она. -- А ночью мне в любви клялся... -- голос у неё задрожал, и уж слезинки на глазах появились. -- Такая волшебная ночь была...
-- Узнаю... -- еле выдавил из себя янька, да тут же поперхнулся и закашлялся.
Луша сразу спрыгнула с постели и легкой пушинкой побежала нагишом к столу. Альберт ошалело буркалы выпучил и вовсе забился в кашле. А красавица наплескала в бокал абрикосовый сок и скоренько поднесла.
Выпил Альберт и перестал харчать. Полегчало ему вроде как. "Опять не то со мной, -- подумал он, -- лучше помолчу, а то ещё за дурака меня примет".
Луша себе тоже налила, выпила и говорит:
-- Боюсь я за тебя, совсем ты не в себе... Вчера чуть всю свадьбу не испортил. Дались тебе эти подарки?! И так хорошо живём...
-- Какие подарки? -- не понял Альберт.
-- Которые гости на свадьбе дарили. Тебе показалось, что не очень дорогое несут. Всё говорил: "Слабенько, слабенько..."
Альберт помрачнел.
-- А когда Валерий Павлович сказал, -- рассказывала Луша, -- что "больно ты жаден, братец", ты и раскричался: это вы все за копейку удавитесь, а мне ничего не надо, и дом этот не нужен, гори оно всё синим пламенем!
-- Я так сказал? -- янька похолодел.
Луша вздохнула:
-- Ага. Потом ещё всех и дармоедами назвал. Понаехали тут, кричал, неизвестно кто, жрёте за мой счёт.
Альберт и вовсе схватился за голову... и вдруг оживился.
-- Выпить мне надо, выпить... -- заозирался он.
-- Я сбегаю? -- с готовностью вскочила Луша.
Только Альберт сам захотел за спиртным сходить. В соседней комнате навроде буфета придумано. Тут всякие бутылки красочные, с напитками изысканными. Ну и деликатесы разные на закуску. Туда-то Альберт и побежал по своей охотке нужное выбрать.
А когда воротился с бутылкой в горсте, глядит, а Луша... бездыханная лежит. Во дела... Какую-то минуту яньки не было, и вот те раз. Кинулся он сразу сердце слушать -- какой там пульс! Тело до того околелое, словно не сейчас окочурилось, а с прошлой зимы лежит.
Отпрянул Альберт в ужасе и вниз по лестнице за подмогой скатился. Как положено, в доме Сомовья голова и туловохранители сидели. Всполошились они, конечно, и скоренько наверх поспешили. А к спальне подбежали, глядят, а из-под дверей и изо всех щелей дым клубится. Отпахнул Сомовья голова двери, а там вся комната пламенем объята. В тот же миг огонь как полыхнёт с новой силой! Вымахнул он наружу и пополз по резной потолочине, да по перилам и стенам побежал. В какие-то секунды полдома занялось. Где тут тушить -- самим бы спастись.
Повыскакивали все из дома. И Альберт самый первый вылетел. Повалился он тут же на траву, безумные глаза таращит и голосит диким воем.
Когда пожарные приехали, уже крыша срухнула. Дружно они огонь потушили, потом по комнатам и всяким закоулкам прошлись. Тут-то и обнаружилось, что, к счастью, никто не погиб, и даже в спаленке Альберта никаких косточек не нашли... Так и решили, что почудилось яньке с перепою. Верно, белая горячка. Да и пожар, видно, по его вине случился. Любит он, вишь, с сигарой на пастели взвалехнуться. А может, и специально поджёг. От такого всего ожидать можно: вон какую дичь несёт!
Весь дворец, стало быть, и сгорел. Была, конечно, в доме противопожарная система, а как же, да только она не сработала... Сбой какой случился или с самого начала неполадка в системе таилась -- так прям сразу и не скажешь. А может, и подсобил кто...
После этого пожара, еле-еле Альберта выходили. Малость он, конечно, рассудком пошатился, ну да ладно, поначалу-то думали, что насовсем умом повернулся. Подчинённые с опаской к яньке относиться стали, но Шивера его заслонила. Догадалась она, конечно, чьих рук дело, а что поделаешь, против верш не попрёшь...
Нашли Альберту другое жилье. В городе квартеру о шести комнатах справили. С прежними хоромами, само собой, не сравнить, а всё же и убранство богатое, и всякий дорогой бытовой прибор -- на месте. До Альберта тут какой-то богатей проживал, но он намедни, по случайному стечению обстоятельств, повесился...
* * *
После пожара вернула Лукерья двойнятку домой и обратно сама собой стала. Вся из себя довольнёхонька, радуется, что дело ловко обернула. "Теперь он к Тале ни за что не подойдёт, -- подумала она.-- Будет от неё, как от чумы шарахаться. Если вообще в ум вернётся..."
Взялась тут же макияж свой наводить да с причёской чудить. Волос ловко прибрала, в строгую причёску в кои-то веки уложила... А с лицом у неё отчего-то не заладилось...
Так-то нос аккуратный сделала, тоненький, прямой, на загляденье всё одно. А тут вдруг ни с того ни с сего губёшки к ушам поползли... Как у лягушки, рот получился. И губы-то разбухли непомерно, шмякают друг о дружку. Лукерья их с испугу давай уминать, зубами прикусывать, а они как бы ещё больше стали... Потом, уж когда поуспокоилась маленько, чудодейной силой подсократила их, кое-как благообразный вид придала. Правда, нос уж вовсе другой стал, картошкой так-то, и набок чуть -- ну это, если чересчур приглядываться. Лукерья его трогать не стала, побоялась уж.