Едва отъехали верши от места бедового, как вдруг Илья зашевелился, в сознание приходя, и уж веки задрожали. А Лукерья словно того и ждала, сразу к нему со шприцом подступилась и по жилам лекарства снотворного пустила.
-- Спи, Ильюша, спи, -- ласково погладила его по голове. -- Ничего ты не понимаешь в жизни, дурачок. И в любви тоже. Я тебе снов хороших приготовила. А проснёшься, и любимая рядышком...
Потом подумала немного и помощникам говорит:
-- Вот я здесь вильховку приготовила, -- вытащила из-под сиденья небольшой рулончик и Мирашу протянула. -- Ильюшу на неё положите. И смотрите у меня, поаккуратней с ним! Живой человек всё-таки.
Сказала так-то и исчезла, и не попрощалась даже.
Покрутил Мираш вильховку в руках. Вовсе это бесполезная для верш штуковина. Чтобы по воздуху путешествовать, у них крыла есть. А если надо в мгновение ока где очутиться, можно и двойнятку себе сделать. Особенно когда далеко совсем. И никакие неболёты ненадобны. Вот как Лукерья в этом разе: сделала себе двойнятку... и поучаствовала во врачебной помощи, ни на секунду, стало быть, из ресторана не отлучаясь. Там-то уж она, помнишь, каких делов наворотила. Обернула здесь дела, как надобно, и обратно с живикой-коренницей слилась.
К слову скажу, Мираш с Ма-Маром тоже себе двойнятки сделали, также, слышь-ка, в ресторане сидеть остались. Только коренницы здесь, в машине.
Однако не о том речь. А вильховка -- это самый что ни на есть неболёт. Можно на ней грузы всякие перевозить, которые плотной сути, будь то живое или неживое.
На вид это рулончик обыкновенный, а если его тряхнуть, раскатывая, он по воздуху расправится. Далеко может вытянуться, так, что и концов не видать. И притом земли никогда не касается, хоть и кажется иной раз, что на земле плотненько лежит. На поглядку, как тропинка. Раньше вильховку так и называли: тропинка-вильховка. Шириной она всякая бывает -- какая нужна. И расцветки различные, хоть цветастые, хоть однотонные. Правда, этими разукрасами только верши любоваться могут, потому как для обычного глаза вильховка невидимая. И если что-нибудь на неё положить, тоже невидимым становится. Лукерья для того и дала вильховку, чтобы Илью незримо куда надо переправить. Ни к чему случайных людей беспокоить, понапрасну дивеса показывая.
Вот такая вильховка. Вроде не хитрый снаряд, а для людей заветная мечта. Ноги самому ломать не надо, место только укажи, куда доставить, и спи себе. Ветры на неё не действуют, и ни с чем она столкнуться не может. Потому и опаски никакой. Полезная вещица, что и говорить.
Мираш задумался, на вильховку глядючи, Ма-Мара и не слушает. Он там машиной управляется и говорит, говорит, ни на секунду не умолкает -- всё, что видит, с языка складывает.
-- Может, нам, деде Мар, вильховку опробовать? Дальше на ней полетим, а? -- вдруг предложил Мираш. -- Быстрей будет.
-- Оно и верно, быстрей, -- сразу отозвался Ма-Мар. -- А куда торопиться? Сейчас в какую схоронь заедим и в свой черёд уничтожим этот прекрасный автомобиль, -- вздохнул отчего-то и говорит: -- А жалко, наши мастеровые старались, старались... Глянь, как ладненько сделали! Каждый винтик повторили, каждую складочку... и вдруг ненадобна. Каждый труд, он уважения требует. Наш-то, конечно, посерьёзней будет, мы тут человечью жизнь устраиваем, но и мастеровых уважить надо. Им теперь всё сложней и сложней приходится. Сам видишь, какая у человеков техника пошла! Не знаешь, как и подступиться! Вот хоть седнишний случай возьми. Лушенька наша, простота, говорит мне: "Останови, Марлуша, машину так, чтобы Ильюшу не покалечить". Я пока во всех тонкостях разобрался, насилу удержал. Вон лежит целёхонький, никаких поврежденьев. А мог и не успеть.
-- Не по душе мне это...-- вдруг засумничал Мираш, -- неволим как бы...
Ма-Мар вздохнул и оглянулся назад. И непонятно, то ли из-за наивности Мираша печалится, а то ли и впрямь соглашается.
-- Самому муторно. Как колоду всё равно в лес тартаем. А что поделаешь... Так уж Луша наша распорядилась. Сам же сказал, что через деда её у них встреча назначена.
-- Так-то так... Но сами они должны как-то...
Мираш замолчал и задумался, на Илью глядючи. Вот он лежит беспомощный вовсе. Голова запрокинута, руки безвольно плетёшками лежат, а живика его, конечно, в страхе сейчас.
У верш зрение ночное во стократ сильнее человеческого будет. В сумерках, а ещё лучше в темноте они могут любое тело насквозь видеть. Остов и органы его, ну и живику разглядят. Она светящимся комочком по телу ходит или на местечке своём покоится.
Настроил Мираш нужное зрение, притушил свет и у Ильи живику смотрит. Сошла она с места и теперь по органам телесным мечется, то тут, то там посверкивая. Разладки в организме ищет и энергией органы питает.
Мало-помалу поуспокоилась всё-таки, медленней кружиться стала. И вот отойдя от сердца, вовсе ярконько засверкала. А на место своё всё равно не идёт. Мирашу это и надо, потому как если живика на своём месте окажется, то Илья тотчас же в себя придёт.