Нерусские русские. История служения России. Иноземные представители семьи Романовых

Вообще, правящие династии Европы постоянно роднились друг с другом, разбавляя, так сказать, родную кровь иностранной. И время от времени это вызывало негативные толки. Супругу Людовика XIII Анну Австрийскую все время подозревали, что она продает интересы Франции своей родной Испании. Еще ярче и трагичней выглядит пример Марии-Антуанетты – жены Людовика XVI. Ее брак должен был скрепить наметившийся альянс между традиционными врагами – Австрией и Францией, но для французов она так и осталась ненавистной «австриячкой», а толки о том, что королева не просто транжирит государственные средства, но и шпионит в пользу родичей, подорвали авторитет монархии примерно в такой же степени, как это было в случае Распутина, Александры Федоровны и Николая II.

Монархическая система хороша тем, что формирует у носителя высшей власти отношение к государству как к собственному дому, а к народу – как к семье. И разумеется, как глава дома и глава семьи монарх (если он не безумец) не заинтересован в их развале. В случае же с выборными системами правления всегда высока вероятность того, что люди, дорвавшиеся до власти, руководствуются чисто корыстными соображениями. Да и сами понятия «преемственность», «наследие», «традиции» оказываются при республиканском правлении изрядно девальвированными. Все-таки, если забыть о династии латиноамериканских диктаторов, редко когда президентами становились представители одного семейства. И даже в «банановых республиках» диктаторы-президенты никогда не удерживались у власти дольше двух поколений.

Таким образом, можно принять как данность тезис о том, что ни один монарх не желает зла своему народу. И в то же время монарх должен понимать: получая по наследству не только власть, но и доверие народа, он должен этот капитал доверия хранить и увеличивать.

Для дореволюционной эпохи, когда подавляющее большинство подданных – люди верующие, отношение к монарху как к помазаннику Божьему обеспечивало кажущуюся нерушимость царской власти. Собственно, вся российская государственнообразующая традиция как раз и была афористично сформулирована в знаменитой уваровской триаде «Самодержавие – Православие – Народность».

Принятие трех составных частей этой триады и строгое им следование и делало Романовых русскими, вне зависимости от впрыскивания очередной дозы иноземной крови, доставленной очередной немецкой принцессой. В своей повседневной политической практике Романовы демонстрировали не просто патриотизм, но и готовность принести во имя России самые высокие жертвы, вплоть до собственной жизни.

Вспомним сказанное Петром I накануне Полтавской битвы: «А о Петре ведайте, что ему жизнь его не дорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе, для благосостояния вашего».

И это были не пустые слова. Спустя два года, находясь в отчаянном положении на берегах Прута, он беспокоится не о личной безопасности, а о судьбе государства. И до и после этих событий Петр не раз рисковал жизнью, сражаясь как простой ратник, хотя отнюдь не относился к числу людей, любящих рисковать и не могущих жить без адреналина.

В 1689 году, узнав о заговоре царевны Софьи, он среди ночи бежал в Троице-Сергиеву лавру и после этого ночного вояжа находился в состоянии, близком к прострации. Нервный тик на его лице стал памятью о том ночном приключении. И все равно, словно переступая через себя, царь снова и снова лез в гущу сражений, помня, что должен быть для подданных не только повелителем, но и примером.

Любовница, а затем и супруга Екатерина Алексеевна также рисковала жизнью, сопровождая его в бесконечных походах. Если поначалу главным мотивом ее действий была забота о собственном политическом выживании, то постепенно личные интересы срастались с интересами России, хотя, будучи вознесенной на престол, она, конечно, так и осталась служанкой, если не по кругозору, то по интеллекту и менталитету.

Можно сказать, что краткое царствование Екатерины II стало своего рода тестом для созданной Петром государственной машины, которая, по мнению многих, должна была сломаться сразу после его кончины. Однако машина продолжала функционировать даже в экстремальных условиях, при резко выросших коррупции и некомпетентности высшего руководства. И это значило, что Россия действительно стала другой, сменив старомосковский кафтан на мундир империи.

Трудно сказать, насколько своим высоким предназначением проникся Петр II, поскольку он умер в слишком молодом возрасте. В любом случае его краткое царствование позволило несколько «выпустить пар», накопившийся у сторонников московских традиций, ничего не меняя при этом кардинально.

Анна Иоанновна также воспринималась как сторонница старомосковских традиций, хотя за два десятилетия своего вдовства прониклась Европой гораздо глубже, нежели Петр I. И конечно, сколько бы немцев ее ни окружало, как хозяйка Российской империи в своей политической практике она руководствовалась именно российскими интересами.