Несбывшаяся весна

И она поднесла чуть ли не к лицу Полякова узенькую стеклянную вазочку – прямую, прозрачную, больше похожую на подставку для карандашей, – в которой стояли три цветка: красный, белый и розовый.

– Герань, – повторил Поляков, который вдруг перестал ощущать и боль, и вообще все на свете. Осталось только это волшебное, ароматное, немыслимое слово – герань…

– А что? – забеспокоился Сергей Сергеевич. – Беспокоит запах? Убрать цветы?

– Нет, – резко сказал Поляков. – Нет. Оставить!

Слов было слишком много, он устал и умолк.

– Ну, поставьте снова на тумбочку, – смягчился Сергей Сергеевич. – А кто ее вообще принес, эту герань?

Тетя Фая равнодушно пожала плечами: не знаю, мол.

Она знает, почему-то подумал Поляков. Знает, но не хочет говорить! А он должен узнать. Немедленно!

– Где я? – с усилием выговорил он.

– Вы в областном военном госпитале, в Энске, на улице Гоголя. Понимаете?

Поляков не мог кивнуть и опустил веки.

– Товарищ майор, вам плохо? – обеспокоенно спросил Сергей Сергеевич.

Поляков молчал. На самом деле вопрос: «Где я?» – означал: «Кто принес сюда герань?» Сергей Сергеевич ответил на вопрос.

Полякову вовсе не было плохо. Ему просто нужно было… подумать.

– Товарищ майор, вы меня слышите? – снова заговорил Сергей Сергеевич. – Подполковник Храмов просил немедленно поставить его в известность, когда вы придете в себя. Как вы думаете, сможете поговорить с ним завтра? Или лучше попозже?

– Нет, – снова открыл глаза Поляков. – Завтра.

С подполковником Храмовым встречаться не слишком-то хотелось. Но встретиться было необходимо. «В вас стреляли, вы помните?» – спросил Сергей Сергеевич. Да, он помнил. А также помнил, где это произошло и все, что выстрелу предшествовало. Именно поэтому с Храмовым следовало увидеться как можно скорее. Иначе он мог такого натворить…

– Я позвоню ему сейчас же, – сказал Сергей Сергеевич и шагнул в сторону, взявшись за ту белесую завесу, которая маячила перед глазами Полякова, отгораживая его от мира. Оказывается, она была самой обыкновенной простыней, которой был завешен угол в палате. Поляков успел увидеть спинки других кроватей, лежащих на них людей, тумбочки, стоящие в проходах.

– Погодите, – сказал он. – Помогите мне встать. Мне нужно…

Он замялся.

– Вста-ать? – протянул Сергей Сергеевич, оборачиваясь к нему и качая головой. – Вы куда собрались? В уборную, что ли? И думать забудьте. В ближайшие два-три дня ваш удел – судно. Даже не вздумайте вставать! Вам, конечно, повезло, удар пули был ослаблен, она ударилась о ремешок портупеи, оттого и скользнула, и пошла вверх, от сердца, но все же, сами понимаете, рана есть рана. Да и, пока доставали пулю, пришлось поковыряться, так что…

– Какой калибр? – быстро спросил Поляков.

– Что? А, калибр! – кивнул Сергей Сергеевич. – Шесть и тридцать пять. В вас стреляли, судя по всему, из «браунинга».

– Ничего себе! – пробормотал Поляков.

– Что? – взглянул Сергей Сергеевич. – Ну, может быть, я и ошибаюсь. Вам лучше с подполковником Храмовым говорить, а не со мной. Тетя Фая, позовите санитарку.

Поляков дернулся.

– Да что я, сама не смогу ему судно дать? – проворчала тетя Фая. – Дурное дело не хитрое.

И она достала из под кровати белую эмалированную посудину со странным отростком.

– Ну, ну, не зажимайся, – сказала тетя Фая по-свойски, поднимая с Полякова одеяло. – Небось я вашего брата повидала и нагляделась на все, чем вы богаты и чему бабы рады… А у меня сыновья твоих лет, оба уже семейные, и внуков народили, прежде чем на фронт ушли, так что смотри на меня как на мамашу. А коли не хочешь смотреть, и вовсе зажмурь глаз.

– Один? – просвистел Поляков сквозь стиснутые зубы.

Тетя Фая хохотнула, осуществляя нехитрые манипуляции с его телом:

– Ну, коль шутить способен при таком деле, значит, скоро урильник тебе не понадобится.

Наконец она ушла. Поляков, переживая невиданное унижение, лежал на спине и шепотом матерился сквозь стиснутые зубы. Наконец на душе стало чуть легче. Может быть, оттого, что он опять начал ощущать аромат, который испускали три цветка – алый, розовый и белый?

Вдруг ему показалось, что аромат ослабевает. Может быть, цветы увяли? Может ли так быстро увянуть герань? Он попытался повернуть голову, но герань стояла слева от него. Плечо заболело так, что Поляков захрипел. Подождал, пока приступ утих, снова начал поворачивать голову. Снова захрипел. Наконец не выдержал, решил немножко отдохнуть, а потом продолжать попытки. Закрыл глаза и не заметил, как уснул.

* * *

– Слышь, Маманья, – сказала Булька, низко наклоняясь к сидящим женщинам, так что ее щечки еще сильней обвисли, – в санаторий когда пойдем? Я хоть сейчас готовая.

– А разве сегодня твой черед? – неприязненно глянула Александра. – Вроде бы Соска должна была идти.

И мысленно выругала себя за то, что назвала Сусанну Якимову не по имени, а кличкой, которую пришлепнули ей в бараке, словно клеймо.