Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

   — Ты, собирая двор мого сына, вобрал туды лишь бывших удельных князей, которы не могут забыти о своей гордыне, не сщитаяси даже с местническими правами. Коли вы считаете себе выше остальных, то и возглавите сыскно дело о боярыне Феодосье Морозовой. Ты, князь Яков Одоевский, и Василий Волынский отправитесь на патриарший двор и если Феодора не покается перед патриархом, учините сыск.

Две недели патриаршества ещё не окончательно укрепили в сознании Питирима, что он — патриарх всея Руси. Ранее Питирим вместе с митрополитами Павлом Крутицким, Иларионом Рязанским, Ионом Ростовским и архимандритом Чудова монастыря Иоакимом был ярым последователем Никона, но когда-то посчитал себя выше государя, оказался на стороне царя. После низложения Никона эта пятёрка иерархов не отказалась от церковных нововведений и новшеств. Однако их дружба распалась.

Патриарх махнул головой, как будто отгоняя воспоминания, увидел стоящего у входа протопопа Алексия, дал понять, чтобы ввели Морозову.

Два монаха и два стрельца вволокли в палату боярыню. Поражённый её красотой, Питирим подошёл к ней ближе. На шее у неё был надет железный ошейник, как у ярмарочного медведя, от которого шла цепь к рукам.

   — Дивлюся азм, яко тока дщерь Господня возлюбиша еси цепь сию и не хощещи с нею разлучатися, — обратился к ней Питирим, с расстановкой произнеся каждое слово. Он потряс цепью, зазвеня звеньями.

Морозова посмотрела в глаза патриарху:

   — Воистину возлюбиша, но и не токма просто люблю, но и вожделенно наслаждаюси зрением уз сих. Како же не возлюбить их? Понеже азм такая грешница. Благодати же ради Божия, сподобилося видити их на себе, купно же и поносить, да за-ради любови единородного сына Божия.

Слова как будто хлёстко ударили патриарха по лицу, и он отшатнулся назад. Взгляд его стал жёстче.

   — Доколе собираешси в безумии быти? Полно упрямого нраву держатися! Доколе не помилуешь себе? Доколе царскую душу возмущать будешь своим противлением? Сына свово сподвигнула голодом себе уморити. Люд к непотребному сподвигаешь. Оставь все сия нелепые начинания и послушай мово совета, я же милую тя и, жалея, предлагаю тебе: приобщися к соборной церкви, исповедуйся и причастися.

   — Не зрю того, кто бы мог причастити мене.

   — А я?

   — Аще до того как ты стал митрополитом Новгородским и был митрополитом Крутицким и держалси обычия христианского, со святыми отцы, преданными нашея Русской земли, и носил клобучок старой, а не тиару, тогда ты был нами любим. А ныне, понеже восхотел волю земного царя творити, а Небесного Царя и Создателя своего презрел и возложил рогатый клобук римского папы на главу свою, и сего ради и мы отвращаемси от тебе.

   — Умолкни, бешена.

Патриарх затряс на неё руками, затем развернулся к находившимся в палате архиереям:

   — Облеките мене во священную одежду, помажу чело ся священным маслом, может, придёт в разум.

Питирима облачили в патриаршие одежды и принесли священное масло. Взяв его, он вновь начал приближаться к Феодоре.

   — Отойди от мене, — истерично закричала Морозова. — Почто дерзаешь, хощеши коснутися мово лица?

Питирим, не слушая её, протянул руку с кисточкой, но Феодора вцепилась в неё:

   — Не губи мя, грешницу, отступным своим маслом! Чего ради узы сие носила я боле года, ради Господа Бога нашего. Ты же весь мой недостойный труд единым мигом хощеши погубити.

По взгляду патриарха монахи вцепились ей в руки, стараясь отвести их в стороны. Но Феодора упала на пол, дико крича и отбиваясь руками и ногами. При виде этого озлившийся Питирим приказал стрельцам:

   — Извлечите ея отсюдова, вражью дщерь, страдницу, в сруб.

Феодора продолжала кричать, отмахиваясь руками и ногами. Тогда огромный стрелец, ухватившись за цепь и не поднимая с пола, вытащил её волоком из палаты.

Узнав о случившемся, царь явился к патриарху.

   — Разве я не рек тебе прежде о лютости жены сей? — обратился он к нему.

Трое суток решали судьбу боярыни Феодоры. Её братья были отправлены на дальние воеводства: Фёдор — в Чугуев, Алексей — в Острогожск. Лишь после этого было принято решение.

Седьмого июля Феодору Морозову, Евдокию Урусову и Марию Данилову привели в пытошные казематы. За покрытым красным сукном столом у стены сидели бояре: князь Яков Никитьевич Одоевский, князь Иван Алексеевич Воротынский и Василий Семёнович Волынский. Сбоку со свитками и перьями расположился дьяк Иларион Иванов.

Трёх женщин, обнажив до пояса, подвесили на дыбу на встряску, чтобы они отреклись от своих злых заблуждений. Затем, привязав к ногам брёвна и растянув, привели к огню. Факел оставил на телах множество ожогов. После чего, до конца обнажив Марию, высекли её по обожжённому телу у ног Феодоры. Затем вновь подвесили на дыбу.

Пытки продолжались всю ночь.

Утром, когда собралась дума, патриарх потребовал сожжения всех трёх, против выступил Юрий Алексеевич Долгорукий. Ничего не решив, Алексей Михайлович удалился в свои покои, где его уже поджидала сестрица Ирина Михайловна.