Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

— «Турский салтан желание своё исполнил, сильну оборону и крепость государства Польского град Каменец со многими знатными городами взял и благочестивыя, веры греческого закона церкви, прибывающи нерушимы от многих изошедших времён, разорил и учинил в их мечети, а всяко церковно украшение от церкви отлучил и православных христиан похитил в плен. И, видя то, салтан турский, што ему в походех его учинились всяки находки, возгордился, што ему тою крепостью во многи государства путь учинился, приложил во то дело неуклонную мысль, што ему не токмо Польское государство разорить и завладеть захотелось, но и всеми окрестными христианскими государствами завладеть и повелевать. Паче же тщится на Московское государство войной и разорением изойти, в письмах своих то окрестным государям меж иными делами явит. И мы, государь, царь и великий князь Великой и Малой и Белой Руси, решили, не щадя своей казны, послать на защиту Украины свои конные и пешие полки. Для пополнения казны и тем ратным людям на жалованье мы указали и бояри приговорили: взять с патриарших, архиерейских, монастырских вотчин и поместий, и вотчин бояр и окольничих, и всякого чина людей, против сбора прошедшего года, по полтине со двора. С тех, кто пойдёт в поход, не брать. С именитых людей Строгановых, Шориных, Микитниковских, с гостей, с гостиной, суконной, дворцовых сотен и слобод, в городах, посадах, с торговых, промышленных и ремесленных людей собрать десятую деньгу».

По всей толпе раздались крики ужаса и одобрения одновременно. Боль, переживания, досада, злость и обида — всё слилось в этом крике. Площадь гомонила, люди не расходились.

Выпавший в начале октября снег не сошёл, но и настоящие холода не наступили. Воздух был пронизан сыростью, что не приминуло сказаться на больных ногах царя Алексея Михайловича и царевича Фёдора Алексеевича. У царя они распухли, а у царевича нестерпимо ломили непроходимой болью, и Фёдор до слёз сжимал зубы. Царевич все дни проводил в постели. Воротынский хоть больше и не был боярином двора царевича, но приходил к нему ежедневно. Одиннадцатилетний ребёнок мужественно превозмогал сильную боль, и лишь неожиданно наворачивающаяся время от времени слеза на его лице говорила о нестерпимости её. Но и здесь ни звука, ни стона.

Царевич рукой поманил Воротынского:

   — Ну што, князюшка, нудно бытии возля хворого?

   — Да што ж энто ты тако говоришь, государь-царевич мой Федюшка. Тебе, сыну и внуку царей российских, тако и в голову не должно приходить.

Фёдор, хоть и со слезами на глазах, рассмеялся. Грузный Воротынский тоже заулыбался.

— У мени, государь-царевич, ести один старый сотоварищ, который с помощью одной ворожеи лечит ломоту в костях сухим паром на травах, и такогу пару в кремлёвских мыльнях нетути.

В семнадцатом веке в болезни русский человек в основном прибегал к спасительной силе животворящего креста: Бог дал болезнь, даст и подмогу. Пост, молитва, молебен во здравие считались надёжными средствами. Нуждаясь в помощи, взывали к святым, отвечающим за те или иные хвори. Если кто-то уж совсем слёг, молебен в Успенском соборе. Чудодейственной силой обладали мощи святых — к ним припадали как цари, так и толпы страждущих. Иорданская вода и нательные крестики, доставленные богомольцами от разных святых мест, тоже давали надежду на скорое избавление от недуга.