Несчастный рейс 1313 (СИ)

— Это уж точно. Хаос и сумбур. Прикрытие… это да, только… вот полчаса уже едем со скоростью десять километров в час, и сдается мне, быстрее не будет. Да я бы бегом быстрее бежал! Прикрытие прикрытием, но не люблю я, честно говоря, такие столпотворения. — Инстинкт какой-то начинает работать, толкает под руку: «Выбирайся один, и кустами, кустами. Не торчи в толпе, мало ли что».

— Если бы вы были один, — вздохнула Акеми. — Мне кажется, стоит все же дать нам с вами некоторую передышку и, хммм… проползти хоть часть пути.

— Пожалуй, да, — хоть и недовольно, но русский кивнул. — Говорят ведь и что «плохо ехать лучше, чем хорошо идти». Хотя я считаю, что это выдумали хромоножки, у которых после двух шагов ноги заплетаются…

Иван уныло сгорбился, поерзал, словно ему было неудобно сидеть, плюнул в открытое окошко водительской двери и выругался себе под нос какими-то незнакомыми словами. Правда, потом покосился на девушек и извиняющимся тоном добавил:

— Ладно, не берите в голову. Это наша всегдашняя русская паранойя мучает. Конечно, будем ползти, пока ползется, и пока хватит горючки. Баки полные, километров на триста-четыреста должно хватить, а там уж и до моря не так далеко. Отдыхайте пока, поспите. Днем, небось, еще и жарко будет — это вам не в горах под сенью струй прохлаждаться… эх, какой там был водопадик! И трепетная Кейко-тян, и отважная Акеми-сан с иголкой — как вспомню, так на сердце теплеет…

— Смотрите на дорогу, пожалуйста, — напомнила Акеми. — А отдохнуть нам действительно стоит. Сейчас нужна каждая секунда.

— На дорогу буду смотреть, — кивнул Иван. И добавил легким тоном, свидетельствующим о том, что настроение у него почему-то улучшилось: — Как бы трудно это ни было, чего бы это ни стоило. Но в уставе прям черным по белому написано: «солдат обязан стойко переносить тяготы и лишения»… да вы спите, спите, это я так, чисто сам с собой.

— Как бы в рассудке не повредились, сами с собой разговаривать, — расслабленно потянулась Кейко.

— «Травы, травы, травы не успели от росы серебряной согнуться, и такие нежные напевы — ах! — почему-то прямо в сердце льются. Лунною тропою на свиданье еду, тихо сам с собою — тихо сам с собою я веду беседу… — вдруг с чувством процитировал Иван по-русски. — К милой подойду я, глаз поднять не смея, и от поцелуя — и от поцелуя словно захмелею…»

Квадратные глаза обеих девушек смотрели на русского с недоумением.

— По-моему, он поет, — шепнула подруге Кейко.

— Только зачем? — не поняла Амико.

— Во-первых, чтоб не заснуть, — не отрываясь от дороги, пояснил русский. — А во-вторых — душа просит. Дороги у нас в России длинные, времени много уходит — едешь себе и едешь. Надо же скоротать как-то. Вот и привыкли песни петь. Это такой фольклорный народный обычай. Правда, приемники и плееры подгадили, нарушают традицию.

— У вас, русских, страннейшие традиции, — сказала Кейко. — Хотя чего-то я уже устала дивиться вашей необычности, носатые варвары.

— Зато я не устаю удивляться, симпатичные ояшки, — добродушно парировал Иван. — Больше всего поражает, как ловко мы нашли общий язык. Наверное, оттого, что одни и те же мультики смотрели, не иначе… Опа!.. Куда ж ты под колеса лезешь, коза!

Засельцев вдавил педаль тормоза, и ЗИЛ, протестующие заскрипев колодками, замер на месте, едва не толкнув бампером женщину-азиатку в строгом синем платье с белым воротничком и в платке странной формы. Она умоляюще сложила руки, кланяясь и указывая в сторону накренившегося на обочине старенького микроавтобуса, вокруг которого виднелись другие фигурки в схожих одеяниях. На капоте был нарисован католический крест.

— Хм, — нахмурилась Амико. — По-моему, это какие-то миссионеры.

— А белые где? — засомневалась Кейко.

— Не знаю. Но им что-то нужно. Однако…

Девушка обернулась к Ивану.

— Мы должны их проигнорировать.

Однако ее слова уже были обращены к открытой водительской дверце — русский, воспользовавшись тем, что вся колонна беженцев в очередной раз остановилась, недолго думая, вылез из кабины. Немного послушав монахиню, которая, как оказалось, изъяснялась на более-менее понятном английском, Иван присел на корточки возле колеса микроавтобуса, которое самым непотребным образом вывернулось в сторону. Ему не потребовалось много времени, чтобы оценить масштаб повреждений. Выпрямившись, он что-то сказал, покачал головой, и для наглядности скрестил руки — мол, кранты.

Пожилая монахиня закатила глаза и воздела руки в широких рукавах к небесам. С десяток ее подопечных — на удивление симпатичных и молодых сестер в крылатых головных уборах — высыпали наружу и окружили Ивана, что-то умоляюще щебеча. Судя по затравленному виду, с которым он оглядывался, такого налета русский не ожидал.

— Я так и думала, — вздохнула Амико. — Проблемы.

— Угу, — буркнула Маэми, глядя из кабины. — Суета.

Из машины ни одна, ни другая девушка не вышли.