Несчастный случай. Старые грехи

— Надо правильно выбрать день, время и место сбора, группу чайных кустов на плантации и веточки, с которых можно собрать самые лучшие флеши. Закон «восьми несрываемых» относится к чайным побегам без почки, со слишком крупными или слишком маленькими листочками, очень тонкой или изогнутой почкой, а также к флешам, изъеденным насекомыми, окрашенным в бледные оттенки или пурпурно-фиолетовый цвет.

— Про восемь несрываемых занятно. Похоже на схему крышевания районов.

Вальтер с сожалением вздохнул, мол, чего взять с мента.

— Ладно. Давай свое дело.

Воха замахал руками:

— Да нет никакого дела. Просьба, совет, понимай, как хочешь.

Вальтер глянул из-под опущенных век:

— Твоему другу я обычно предлагаю взамен партейку. Шульга на все руки мастер. А с тебя взять нечего. Я с властью в азартные игры не играю.

— Было время — играл, — парировал Воха.

— Сам говоришь, времена меняются. Ладно. Как минимум, выслушаю тебя. А там видно будет. — Вальтер шумно отхлебнул из пиалы.

Воха к чаю больше не притронулся. Неожиданно он понял, что нервничает. Крепко так дрейфит. Руки его подрагивали, проще было их сцепить на груди. Птицы в клетках успокоились. Один кенар даже подал голос. Переливчатая трель вовремя прервала ход беседы, и Воха был благодарен пичуге за передышку. Он наклонился к Вальтеру, понизив голос:

— Из больнички, психбольнички, утром сдернул некто Тимур. Фамилия Балабан. Особая примета — подружка Жанна, вся в черном. Все слышит, но немая. Он был заперт за наркоту. Для него она — хлеб. Но с баблом — голяк. Может побираться. Наверняка знает точки.

— И?..

— Перехватить бы его. И стреножить, пока сестра не подъедет.

Вальтер допил чай и перевернул пиалу.

— Почему сам не займешься?

— Времени больше займет. И спугнуть боюсь. А твои ребята умеют делать все по-тихому. Тут, как бы это сказать, личное. Родня.

— Да, с такой родней сиротам позавидуешь. Тут ты прав, лучше из рук в руки сдавать. И не пылить, конечно. Я тебе, сыщик, ничего не обещаю. Но Губе задачу поставлю.

— Спасибо.

— Не за красивые глаза, Воха!

Воха отметил, что Вальтер впервые назвал его по кличке, значит, хочет подчеркнуть, что сейчас обращается не к менту. Иначе Вохе пришлось бы уйти не солоно хлебавши, ведь пойти на сделку с криминальным авторитетом действующий капитан полиции позволить себе не мог.

— Само собой, Данила Георгиевич! — он ответил в том же духе.

— Там подружка твоя кино собралась снимать про меня, хм, документальное!

— Откуда инфа? Я не в курсах! — Воха подался вперед.

— Канарейка на хвосте принесла. Так вот, убеди мадам Островую, что я не киногеничный!

Воха кивнул. Пока он раздумывал, подать ли руку на прощание или дождаться пока это сделает хозяин, Вальтер взял чайник и снова принялся разливать чай. Воха обрадовался поводу красиво завершить беседу.

— У Боба, кстати, такой же чайник есть и написано тоже что-то по-китайски.

— Это стихи, капитан. Про чай, заваренный на талой воде. Раритет. Династия Цянь. Вещь бесценная. Таких в мире пару штук.

Воха с видом знатока поцокал языком. «Похоже, Вальтер ценит Боба не меньше него самого. Иначе бы раритетную вещь не дарил». И вдруг его осенило! «А что если это Борька подарил Вальтеру чайник, а не наоборот? За то, что тот спас ему жизнь, выходив после ранения во время той истории с гадалкой. А потом во второй раз, когда Добрынин держал Боба на прицеле, а он, Воха, едва не опоздал. Да, господин Мамедов! Похоже, что в этой тройной защите, про которую говорил Новак, третий как раз вы! Только вот зачем вам это надо?»

Воха руки так и не подал. Губа вырос за его спиной, давая понять, что аудиенция закончена!

13

Вчерашний снег уже успел подтаять, лишь кое-где на клумбах виднелись его бело-грязные островки с обледенелой коркой по острым краям. На черных проталинах взгляду открывались залежи окурков, скопившихся под снегом за зиму. Вороны, перепрыгивая с места на место, высматривали что-то съестное и, сталкиваясь друг с другом, пугали мерзкими криками утреннюю тишину.

Захаревич медленно перешагивал через лужи на дорожке сквера. Первым делом он увидел шпица, который был сначала Вохиной собакой, затем перекочевал к Шульге, а пару недель даже жил у самого Захаревича. Бо-бо весело гонял по скверу, ловил улыбающейся пастью крупные снежинки и сосредоточенно метил кусты. Вот кому капризы погоды были нипочем!

Следом показался Шульга. В робе и берете. Он щурился без очков, по силуэту силясь узнать коллегу. Мужчины молча пожали друг другу руки.

— Да, Захар, слушаю.

— Выводы экспертизы по Татарскому, в целом, подтверждаются. Подкопаться не к чему.

— Да, я знаю, после тебя трудно найти что-то новое. Почерк его?

— Рука дрожит. Но Татарский точно писал сам. А тремор — не удивительно: сколько по дочери скорбел. В смысле — квасил беспробудно.

Боб задумался и вздрогнул, когда прямо из-под его ног шумно взлетела ворона.

— Он мог обвинить Калганова в своей смерти под этим делом, — Борис выразительно щелкнул себя по горлу.

Захаревич покачал головой.

— Я тоже об этом подумал. Но, как назло, Татарский был трезв не менее двух суток. Как говорится, в здравом уме и трезвой памяти.