Несчастный случай. Старые грехи

— И все-таки, Захар, ты пришел. Значит, что-то не срастается?

Захаревич шумно высморкался в большой старомодный платок и плотнее закутал шею клетчатым шарфом.

— Маленькая деталь, Боря. Подробно я изложил в отчете. Короче — характер перелома шейных позвонков вызывает сомнение.

— А именно?

— Если человек сам лезет в петлю и прыгает со стульчика, позвонки ломаются под другим углом, нежели если ему ломают шею руками.

Захаревич дотронулся руками до шеи Боба. Даже перчатки не поленился стянуть. Боб невольно отпрянул.

— Э, Захар, поаккуратней! На себе не показывают!

— А я и не на себе показываю! А на тебе, для наглядности.

Бо-бо принял жест эксперта за нападение на хозяина и с громким лаем набросился на его собеседника. Затем, с наскока уловив знакомый запах, совсем растерялся. Боб взял пса на руки, надеясь побыстрее успокоить. Звонкий лай привлекал излишнее внимание, а внимания Боб не любил:

— Спокойно, Захар не хотел меня обидеть, — Боб посмотрел на приятеля, — но обидел. Ладно, проехали!

Захаревич только пожал плечами. Как человеку науки ему были непонятны такие вот сугубо человеческие проявления у коллеги. Шульга был блестящим аналитиком, ради завершения дела уединившимся в этом гараже на отшибе. Его, как и самого Захаревича, всегда интересовало только одно: восстановить картину событий и найти истину. Он редко обращал внимание на все, что большинству смертных было так необходимо для самовыражения: комфорт, статус, семья. «Почему вдруг сегодня такая чувствительность? Не иначе как баба замешана». Захаревич оглядел Шульгу с ног до головы. «Да, так и есть, недавно у затворника был секс. И, судя по тоске в глазах, даже с элементами чувств и долей сантиментов». Боб прервал ход его мыслей:

— Но это обстоятельство, как обычно, не приняли во внимание?

— Самоубийство очевидно. Эмоционально Татарский был нестабилен. Так проще объяснить записку. Насильственная смерть — это лишние вопросы. К офицеру полиции, прежде всего. Твой друг Калганов без того уже отписывается.

— Ладно. Это все равно складывается в общую картину. Нет сомнений — это Портной. И он явно подставляет Воху.

Захаревич протянул руку к Бобику, намереваясь его погладить, но тот попятился и зарычал.

— Смотри-ка, обиделся. — Захар повернулся к Борису. — Что думаешь?

— Думаю, Портной где-то рядом. Он каким-то образом узнал, что мы его ищем. И это ответный удар.

— Простая математика? — Захаревич подмигнул.

Теперь пришла очередь Боба удивиться. Во-первых, игривому настроению эксперта, хотя тот рад новой зацепке, и это-то как раз понятно, а во-вторых, потому что Захар помнит эту присказку про математику. Неужели Боб так часто произносит ее вслух? «Плохо, Шульга! Если ты предсказуем в таких мелочах, значит, в больших делах тебя тоже не трудно предугадать. Стоит ли удивляться, что Портной подошел так близко?»

Боб уставился в небо, крупная снежинка упала ему прямо на зрачок глаза. Усилием воли он заставил себя не моргнуть. Захар наблюдал за переменами в настроении приятеля не таясь, и ему не очень нравилось, как сегодня выглядел Боб. «Потускневший взгляд, запавшие щеки… Неужели Шульга сдался? Захотел уюта и женского тепла?»

— Борис! Где тут у вас борща можно поесть приличного?

Боб вздрогнул от неожиданности.

— Да есть тут харчевня за углом. Вполне цивильно.

— Заводи собаку, и пошли поедим.

— Пойдем. Правильно говорить пойдем.

— А мне один черт. Главное, чтобы со сметанкой и черным хлебом.

Боб улыбнулся. Да. Неплохо было бы сейчас навернуть борща. В последний раз он ел первое на базе отдыха «Под соснами» у Радужного. Вся та поездка обернулась для него двумя трупами и сумасшедшим сексом с прекрасной Элеонорой. Скучал ли он по ней? Воспоминания откликнулись тупой болью в затылке, тогда у него как раз была реабилитация после сотрясения мозга. Отставник-офицер в Ирпенском лесу пытался прикончить его, потому что Боб вычислил, как именно была убита Алла Татарская. А месяц спустя мертвый фотограф в соседнем номере вызвал новый приступ тошноты. Красные струйки на белом кафеле, стекающие в воронку душевого слива, так и стояли перед глазами. А через день — синеватое лицо утопленника Гоши в полынье на фоне истерики его обезумевшей матери. И хотя Эля тогда даже помогала ему в расследовании, проявив завидную силу духа, но заниматься этим постоянно или терпеть подобный образ жизни своего мужчины она, конечно же, не захотела. Какой женщине такое бы понравилось?