Несколько минут после. Книга встреч

Но Пальмбаха заботило и другое. Вскоре после введения тувинской письменности он буквально «подталкивает» молодых литераторов заниматься переводами с русского. По его совету Сарыг-оол начал переводить Горького, Пюр-бю – Пушкина… Я видел у С. А. Сарыг-оола эти томики на плохой бумаге, отпечатанные еще неопытными людьми. Как подсчитать пользу, которую принесли книги русских классиков в деле просвещения тувинцев? И как вычислить пользу, извлеченную самими переводчиками: может быть, это была их главная литературная школа.

V

Есть люди, которые легко соединяют разные миры, эпохи, культуры. Это соединение проходит не на бумаге, не через пограничные участки – через человеческое сердце. К таким людям принадлежал Пальмбах.

Он хорошо чувствовал негромкую поэзию своей работы. И жил этой поэзией.

Всем казалось: он переполнен уверенной энергией. Так казалось даже тогда, когда погиб на фронте сын Александра Адольфовича – Спартак. Пальмбах приходил поздно вечером домой. Разжигал печь. И только тогда, неожиданно, его горе становилось заметным – человек жил в не свойственном ему ритме. «Движенья его, – примечали дети, – становились замедленными. Он долго укладывал поленья и щепки в печь и затем пристально смотрел, как от зажженной спички огонек пробегает по бумаге, затем перекидывается на сухие щепки. И вот уже горят поленья. А отец все сидит перед открытой дверцей, протягивая руки к огню и задумчиво потирая их».

Поэзия работы помогала ему трудиться много и в любых условиях. По пути в Туву он писал диссертацию в огромном, шумном номере минусинской гостиницы. Бывший наборщик С. Делгер-оол, вместе с которым Александр Адольфович готовил в Москве первые тувинские учебники, припомнит: Пальмбах нередко спал по полтора-два часа в сутки, прикорнув прямо за столом. Когда ему предлагали прилечь, отказывался: боялся крепко заснуть.

За несколько лет до смерти Пальмбах написал статью «Слово за будущим». Он поставил подзаголовок – «заметки филолога». Но по сути это было его завещание, скромное, однако очевидное подведение итогов. Подводить итоги можно по-разному. Пальмбах писал не о себе.

Молодость оказалась уже совсем далеко. Он вглядывался в нее, в самое начало культурной революции, в ее зарю:

«Ни школ, ни учителей тогда еще не было. Учиться хотели все, а ликвидаторов неграмотности, подготовленных на краткосрочных курсах, было всего несколько человек. Букварей и письменных принадлежностей было тоже более чем недостаточно. Приходилось подолгу ждать, пока ликвидатор неграмотности прискачет на летнее пастбище с букварем, бумагой и карандашами. Переходя из рук в руки, букварь быстро истрепывался. Часто его передавали «цепочкой» из юрты в юрту и старательно перерисовывали все страницы, еще не зная, как читается первая буква.

Те, кто не хотел ждать, пока наступит очередь учиться, запасались продуктами, садились на коней и ехали туда, где уже начались занятия. Проводились же эти занятия большей частью под открытым небом. Когда не было бумаги и карандашей, писали на самодельных досках, покрытых копотью. Готовя урок, пользовались также землей: выравнивали и утаптывали ее, писали заостренными палочками прямо по земле».

Пальмбах видел результаты своих трудов. Видел: тувинская письменность дала толчок многому. Появился национальный театр. Выросли ученые. Стали быстро развиваться печать и издательское дело: кроме своих писателей, к тувинцам пришли Шолохов, Н. Островский, Фадеев, Хикмет, Неруда…

Все это радовало. И тем не менее Пальмбах, не сомневаясь, вывел заголовок статьи: «Слово за будущим».

* * *

Судьба Пальмбаха лучше других позволяет представить дороги разных людей, пришедших в Туву строить новую культуру. Кстати, символично, что сборник «Александр Пальмбах – писатель и человек» составила М. А. Хадаханэ. Бурятка по национальности, она стала одним из талантливых литературоведов Тувы. Однажды мы шли с Марией Андреевной по центральной улице Кызыла. С ней здоровался едва ли не каждый второй встречный. Сначала я удивился, а потом подумал: а ведь здесь, в Туве, прошла вся ее жизнь – она стала заведующей кафедры русской литературы пединститута, членом Союза писателей, родила двух сыновей и дочь, безвременно похоронила мужа… Жизнь промелькнула, и другой уже не будет. Чужая сторона стала родной. Потом я читал статьи Хадаханэ, ее монографию «Тувинская проза», переводы, сборники, составленные Марией Андреевной. Я чувствовал за всем этим большую любовь к Туве. А любовь не обманывает. Напротив, она наполняет смыслом ушедшие годы.

…В конце жизни Александр Адольфович говорил о Туве подруге детских лет: «Там моя юность, мои друзья, мои корни». Так могут говорить счастливые люди. Значит, жизнь прошла не напрасно.

Я приехал в Кызыл, когда здесь отмечали пятидесятилетие национальной письменности. Это был праздник многих. Легко представить, сколько впереди подобных юбилеев, на которых всегда – ненавязчиво, как он это умел, – будет присутствовать Александр Адольфович.