Несколько печальных дней (Повести и рассказы)

Они шесть лет жили в этой комнате, и за эти годы многое изменилось в их жизни: Васильев работал в Институте, ездил в Англию - в Кембридж, печатал труды в журнале теоретической химии. Младшие сотрудники на конференциях величали его "уважаемый Николай Федорович"; а Ефремов был главным инженером на заводе, сидел в кабинете, имел секретаря, и когда на заводских собраниях брал слово, рабочие встречали его аплодисментами: "Простой, рабочий парень".

Многое, почти все изменилось в их жизни, но отношения их остались те же, как у студентов-третьекурсников: они заваривали чай все в том же электрическом чайнике, завертывали хлеб в газету и вывешивали колбасу через форточку на веревочке.

Помирившись, они сели пить чай, и Ефремов рассказал о случае в буфете.

- Домой не звала к себе? - спросил Васильев.

- Брось ты! - сказал Ефремов. - Ты думаешь, она как вот эти твои клиентки? - и он показал на стену возле телефона.

- А я бы не женился, - задумчиво сказал Васильев. - Ей-богу! Зачем? Как пойдут все эти трельяжи, гобелены, сервизы, гардеробы, дачное строительство, шифоньеры, - погибнешь!

- Брось ты! Она женщина другого порядка.

- Это все равно: если будет любить, то от гордости - "вот как мы с ним живем", а не будет, так для своего утешения; сама ли будет зарабатывать или ты, все равно обрастешь. Вьют гнездо - это уж биология, ничего не поделаешь. Да, ты меня познакомь с ней: надо ведь посмотреть.

- Я сам мало знаком, как же я тебя знакомить буду?

В эту ночь Ефремову снова не пришлось выспаться. Позвонил телефон, и, когда Васильев снял трубку, Ефремов, поглядев на пальто, сказал:

- Меня, наверное?

- Кого? - спросил Васильев и успокаивающе мотнул головой в сторону Ефремова. - Здравствуй, здравствуй! А кто это? Володька? Конечно, конечно! Вы где сейчас? Петр, слышишь: Володька приехал из Мурманска и встретился с Гольдбергом, тот вчера из Донбасса. От площади Ногина на пятнадцатом, до Смоленского. Машина? Еще лучше. Найдется, конечно: на стульях или на полу. Раз машина, тогда через Тверскую поедете и купите... Нет, брат, у Елисеева сейчас Инснаб. На углу Триумфальной... Я думаю, хватит двух.

- Ну, чего там: пусть три берет и, помимо всего прочего, воблу, сказал Ефремов.

- Володька, главный велит три взять... А ты еще помнишь? Любимая его закуска. Правильно! Берите воблу. Мне? Тоже помнишь, молодец! Ну, катите! Он повесил трубку и сказал: - Вот здорово!

Они приехали через полчаса, и сразу поднялся смех, разговоры.

- А ну, сними шапку! Ефремов, Ефремов, погляди на Гольдберга.

Они хлопали друг друга по спине, насмешливо похохатывали, говорили веселые колкости.

- Вся курчавость вылезла, - говорил Ефремов. - Гляди, сапожища.

Гольдберг - маленький, худой человек с красными огромными ушами, потирая руки и скрипя сапогами, прошелся по комнате и весело сказал:

- Лысый, лысый! Смешно сказать! Вы посмотрите на Володьку Морозова. Потом он высморкался и спросил: - Не женились? Молодцы, честное слово!

Второй приехавший - высокий, полный человек с небольшой светлой бородкой - разматывал кашне и, улыбаясь, смотрел на товарищей.

- Ефремов, это про тебя в "ЗИ" писали, благодарность за какие-то оборонные работы? - спросил он.

- Про него, про него, - сказал Васильев. - Был безнадежный - и вот такая неожиданность! Шубка-то шубка на Володьке: воротник - бобер, шапка бобер, подкладка - шелковая.

- А ты, Васильев, все на научной работе, халдей? - спросил, усмехаясь, Морозов.

- Бросьте, ребята! - сказал Ефремов. - Васильев у нас путеводная звезда.

- Халдей, халдей! - рассмеялся Морозов. - Физиономия, физиономия: совершенно та же и у того, и у другого.

- И так же рекламируют друг друга, - сказал Гольдберг. - Вы сознайтесь: у вас договор такой?

Они сели за стол и начали, не слушая друг друга, говорить и задавать вопросы.

- Стойте, ребята: в порядке ведения собрания, - сказал Гольдберг и стукнул кулаком по столу. - Я сейчас составлю анкету, и по ней пойдем...

Ефремов перебил:

- Придется выпить - это первое.

- Воблу чистить уж твоя участь, - добавил Васильев, - а сервировку я беру на себя.

- Водку я открою, - сказал Гольдберг, - и анкету проведу. Вы ведь в Москве: у вас все узлы.

- Я пока прилягу, - сказал Морозов и подстелил под ноги газету. - Что это: зачем дырочку вырезали?

- А кто ее знает! - ответил Васильев.

Гольдберг открыл бутылку и рассмеялся:

- Вот и встретились! Я часто вас вспоминал: иду по шахте и вспомню. Да анкета. Фамилию назову, а вы рассказывайте: где... кем работает... партийность... женат... дети есть... в общем ерунда: просто давайте, без бюрократизма. Вот, где Козлов?

- Он с экспедицией на Чукотке.

- Да что ты! Он же спал на лекциях, в трамвае.

- Поехал... Прислал на Новый год радиограмму...

- Ищет чего-нибудь?

- Какие-то металлы. А Ванька Костюченко где-то в пустыне, инженером на серных рудниках; кажется, женился.

- Что ты говоришь! Вот этот маленький женился? - Ты тоже, дорогой, не Афродита и женат, - сказал

Морозов.

Васильев расстелил на столе газету, принес с подоконника тарелки, стаканы, вилки и сказал: