Несколько шагов до прыжка (СИ)

— Я-то, может, и понял, — вздохнул он, — но это не то. Если ты мне расскажешь, мы вместе сможем придумать больше, чем просто красивую презентацию, понимаешь? И если уж ты заинтересован, но не хочешь — или не можешь — просто поговорить с ним, то…

Он замолчал, отпил сока и угрюмо уставился в столешницу.

И Геллерт решился. За восемь лет он не говорил об этом ни с кем, а Криденс… Даже не имело значения, что он действительно выбрал Криденса своим средством. Просто именно он был для Геллерта отнюдь не последним человеком в этой Вселенной.

— Я проиграл Олимпиаду две тысячи шестого, — медленно начал он, принимаясь барабанить пальцами по столу. — Едва выехал на серебро. Опередил бронзового призёра всего на два балла. Через год на Чемпионате мира и вовсе еле наскрёб на бронзу. Тогда мне было уже тридцать четыре… сам понимаешь. Я хотел докатать ещё три сезона. Включая Олимпиаду две тысячи десятого. Но…

Он почти на автомате ухватил бутылку и долил в свой стакан. Криденс сидел на стуле с ногами, обхватив руками колени, и смотрел прямо и вопросительно. Геллерт хорошо знал: это было прямым признаком того, что он внимательно слушал.

Отпив глоток, он продолжил:

— Ты видел Льюиса?

Криденс быстро кивнул:

— Под твою музыку две тысячи второго, да?

— Именно, — воспоминания ворочались внутри, не желая ни оживать, ни выходить на поверхность, но они были нужны для дела. — Он меня сделал и обскакал. Сам понимаешь, почему: тебе должно быть ясно всё насчёт разницы в элементах по прошествии шести лет. Пресса орала дурным голосом. Тогда между короткой и произвольной прошло чуть больше суток, и за эти сутки меня не один и даже не десять раз спросили, как я отношусь к успеху Льюиса. И всё это происходило у меня дома, понимаешь? В Швейцарии.

Криденс кивнул. В его глазах плескалось явное сочувствие, но отчего-то никакого раздражения оно не вызывало.

Не было сил даже злиться на себя за сентиментальность.

Отпив ещё сока, Геллерт продолжил:

— Тогда я припёр Альбуса к стенке. И спросил, зачем. Понимаешь, Криденс: в этом не было бы ничего особенного. Сам знаешь, под одну и ту же музыку могут выйти даже два спортсмена подряд. Так складывается иногда. Но он был подопечным Альбуса, Криденс. Он не случайно поставил ему такую программу: мы были друг у друга на глазах всю карьеру, он знал все мои прокаты, и я его — тоже.

В груди защемило, Геллерт мысленно выругал себя, но это не помогло. Криденс спустил ноги на пол, взялся руками за сиденье стула и вместе с ним подвинулся поближе.

— Мы тогда встречались, — Геллерт не счёл нужным давить кривую ухмылку, — если это можно так назвать. Переписки, перезвоны, редкие встречи — не при нашем графике они могли бы случаться чаще. Это длилось несколько лет, я уже не вспомню, сколько именно. И эта рыжая сволочь мне на голубом глазу ответила, что хотела таким способом меня… подхлестнуть.

Он прислушался к себе. Рассказывать об этом было как-то дико. Возможно, именно потому, что он впервые всё это проговаривал.

— Он, видишь ли, подумал, что чужой успех заставит меня работать лучше. Не могу сказать, что он был не прав: я азартен, ну да ты в курсе, и если бы не пресса, Альбус меня заставил бы. Но… думаю, ты можешь понять, насколько меня это тогда выбило из колеи.

Чёртова Америка: хотелось курить. Хотя и бросил-то он шесть лет назад, перед самым переездом, и до окончания карьеры сигареты в рот не брал.

— Ты говорил с ним в день произвольной, да? — наконец подал голос Криденс. — И вы разругались?

Умный мальчик. Талант растёт.

— Я врезал ему в зубы, — Геллерт хмыкнул. Никаких приятных чувств это воспоминание не вызывало. — Когда он заявил мне, что не ожидал такой реакции СМИ. А через полчаса был мой произвольный прокат.

Он старательно не думал о том, что тогда испытывал, выходя на лёд. Он ведь действительно планировал посвятить этой «рыжей сволочи» ту программу. Встречались они или нет, но ни один из них не заговаривал о чём-то серьёзном. А Геллерт всегда был падок на эффекты. И надеялся, что сможет дать понять…

Возможно, и смог. Но после всего, устроенного Альбусом, тогда это уже не имело значения.

— Я свалился на последних двадцати секундах, — рассказывать дальше без усилий не получалось. — Потом выяснилось, что сломал лодыжку, но тогда я этого не чувствовал. Меня даже хватило на то, чтобы выйти на пьедестал, представляешь?..

Криденс поднялся со стула, решительно убрал сок обратно в холодильник и по-хозяйски запустил кофемашину.

— А потом ты понял, что видеть этот лёд больше не можешь, — почти равнодушным тоном заговорил он, усевшись обратно. За эти интонации Геллерт был ему безумно благодарен. — Два года отходил от случившегося, потом уехал из Европы, а через год он пришёл к тебе с деловым предложением. Но ты обижен, а он тонет в чувстве вины, и только сейчас ты решил…

Геллерт вскочил. Правду там Криденс говорил или нет, но выслушивать это он, в конце концов, не нанимался. В условиях их контракта такого не было, мать его!..

Криденс бесстрашно поднялся Геллерту навстречу и сжал пальцами его плечо:

— Извини. Кажется, я опять перегибаю.